Византийство что это такое

Самые важные факты о Византии

7 вещей, которые необходимо понимать об истории Византии современному человеку: почему страны Византия не существовало, что византийцы думали о себе, на каком языке писали, за что их невзлюбили на Западе и на чем их история все-таки закончилась

Подготовили Аркадий Авдохин, Варвара Жаркая, Лев Луховицкий, Алена Чепель

Архангел Михаил и Мануил II Палеолог. XV век © Palazzo Ducale, Urbino, Italy / Bridgeman Images / Fotodom

1. Страны под названием Византия никогда не существовало

Если бы византийцы VI, X или XIV века услышали от нас, что они — византийцы, а их страна называется Византия, подавляющее большинство из них нас бы просто не поняли. А те, кто все же понял, решили бы, что мы хотим к ним подольститься, называя их жителями столицы, да еще и на устаревшем языке, который используют только ученые, старающиеся сделать свою речь как можно более изысканной. Часть консульского диптиха Юстиниана. Константинополь, 521 год Диптихи вручались консулам в честь их вступления в должность. © The Metropolitan Museum of Art

Страны, которую ее жители называли бы Византия, никогда не было; слово «византийцы» никогда не было самоназванием жителей какого бы то ни было государства. Слово «византийцы» иногда использовалось для обозначения жителей Константинополя — по названию древнего города Византий (Βυζάντιον), который в 330 году был заново основан императором Константином под именем Константинополь. Назывались они так только в текстах, написанных на условном литературном языке, стилизованном под древнегреческий, на котором уже давно никто не говорил. Других византийцев никто не знал, да и эти существовали лишь в текстах, доступных узкому кругу образованной элиты, писавшей на этом архаизированном греческом языке и понимавшей его.

Самоназванием Восточной Римской империи начиная с III–IV веков (и после захвата Константинополя турками в 1453 году) было несколько устойчивых и всем понятных оборотов и слов: государство ромеев, или римлян, (βασιλεία τῶν Ρωμαίων [basileia ton romaion]), Романи́я (Ρωμανία), Ромаи́да (Ρωμαΐς [Romais]).

Сами жители называли себя ромеями — римлянами (Ρωμαίοι [romaioi]), ими правил римский император — василевс (Βασιλεύς τῶν Ρωμαίων [basileus ton romaion]), а их столицей был Новый Рим (Νέα Ρώμη [Nea Rome]) — именно так обычно назывался основанный Константином город.

Откуда же взялось слово «Византия» и вместе с ним представление о Визан­тийской империи как о государстве, возникшем после падения Римской империи на территории ее восточных провинций? Дело в том, что в XV веке вместе с государственностью Восточно-Римская империя (так Византию часто называют в современных исторических сочинениях, и это гораздо ближе к самосознанию самих византийцев), по сути, лишилась и голоса, слышимого за ее пределами: восточноримская традиция самоописания оказалась изолированной в пределах грекоязычных земель, принадлежавших Османской империи; важным теперь было только то, что о Византии думали и писали западноевропейские ученые.

Иероним Вольф. Гравюра Доминикуса Кустоса. 1580 год © Herzog Anton Ulrich-Museum Braunschweig

В западноевропейской традиции госу­дарство Византия было фактически создано Иеро­нимом Вольфом, немецким гуманистом и историком, в 1577 году издавшим «Корпус византийской истории» — небольшую антологию сочинений историков Восточной империи с латинским переводом. Именно с «Корпуса» понятие «византийский» вошло в западноевропейский научный оборот.

Сочинение Вольфа легло в основу другого собрания византийских историков, тоже называвшегося «Корпусом византийской истории», но гораздо более масштабного — он был издан в 37 томах при содействии короля Франции Людовика XIV. Наконец, венецианское переиздание второго «Корпуса» использовал английский историк XVIII века Эдуард Гиббон, когда писал свою «Историю падения и упадка Римской империи» — пожалуй, ни одна книга не оказала такого огромного и одновременно разрушительного влияния на создание и популяризацию современного образа Византии.

Ромеи с их исторической и культурной традицией были, таким образом, лишены не только своего голоса, но и права на самоназвание и самосознание.

2. Византийцы не знали, что они не римляне

Осень. Коптское панно. IV век © Whitworth Art Gallery, The University of Manchester, UK / Bridgeman Images / Fotodom

Для византийцев, которые сами называли себя ромеями-римлянами, история великой империи никогда не кончалась. Сама эта мысль показалась бы им абсурдной. Ромул и Рем, Нума, Август Октавиан, Константин I, Юстиниан, Фока, Михаил Великий Комнин — все они одинаковым образом с незапамятных времен стояли во главе римского народа.

До падения Константинополя (и даже после него) византийцы считали себя жителями Римской империи. Социальные институты, законы, государственность — все это сохранялось в Византии со времен первых римских императоров. Принятие христианства почти не повлияло на юридическое, экономическое и административное устройство Римской империи. Если истоки христианской церкви византийцы видели в Ветхом Завете, то начало собственной политической истории относили, как и древние римляне, к троянцу Энею — герою основополагающей для римской идентичности поэмы Вергилия.

Общественный порядок Римской империи и чувство принадлежности к великой римской patria сочетались в византийском мире с греческой наукой и письменной культурой: византийцы считали классическую древнегреческую литературу своей. Например, в XI веке монах и ученый Михаил Пселл всерьез рассуждает в одном трактате о том, кто пишет стихи лучше — афинский трагик Еврипид или византийский поэт VII века Георгий Писида, автор панегирика об аваро-славянской осаде Константинополя в 626 году и богословской поэмы «Шестоднев» о божественном сотворении мира. В этой поэме, переведенной впоследствии на славянский язык, Георгий парафразирует античных авторов Платона, Плутарха, Овидия и Плиния Старшего.

В то же время на уровне идеологии византийская культура часто противопоставляла себя классической античности. Христианские апологеты заметили, что вся греческая древность — поэзия, театр, спорт, скульптура — пронизана религиозными культами языческих божеств. Эллинские ценности (материальная и физическая красота, стремление к удовольствию, челове­ческие слава и почести, военные и атлетические победы, эротизм, рацио­нальное философское мышление) осуждались как недостойные христиан. Василий Великий в знаменитой беседе «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями» видит главную опасность для христианской молодежи в привлекательном образе жизни, который предлагается читателю в эллинских сочинениях. Он советует отбирать в них для себя только истории, полезные в нравственном отношении. Парадокс в том, что Василий, как и многие другие Отцы Церкви, сам получил прекрасное эллинское образование и писал свои сочинения классическим литературным стилем, пользуясь приемами античного риторического искусства и языком, который к его времени уже вышел из употребления и звучал как архаичный.

На практике идеологическая несовместимость с эллинством не мешала византийцам бережно относиться к античному культурному наследию. Древние тексты не уничтожались, а копировались, при этом переписчики старались соблюдать точность, разве что могли в редких случаях выкинуть слишком откровенный эротический пассаж. Эллинская литература продолжала быть основой школьной программы в Византии. Образованный человек должен был читать и знать эпос Гомера, трагедии Еврипида, речи Демос­фена и использовать эллинский культурный код в собственных сочинениях, например называть арабов персами, а Русь — Гипербореей. Многие элементы античной культуры в Византии сохранились, правда изменившись до неузнаваемости и обретя новое религиозное содержание: например, риторика стала гомилетикой (наукой о церковной проповеди), философия — богословием, а античный любовный роман повлиял на агиографические жанры.

3. Византия родилась, когда Античность приняла христианство

Когда начинается Византия? Наверное, тогда, когда кончается история Римской империи — так мы привыкли думать. По большей части эта мысль кажется нам естественной благодаря огромному влиянию монументальной «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона.

Написанная в XVIII веке, эта книга до сих пор подсказывает как историкам, так и неспециалистам взгляд на период с III по VII век (который теперь все чаще называется поздней Античностью) как на время упадка былого величия Римской империи под воздействием двух основных факторов — нашествий германских племен и постоянно растущей социальной роли христианства, которое в IV веке стало доминирующей религией. Византия, существующая в массовом сознании прежде всего как христианская империя, рисуется в этой перспективе как естественный наследник того культурного упадка, который произошел в поздней Античности из-за массовой христианизации: средо­точием религиозного фанатизма и мракобесия, растянувшимся на целое тысячелетие застоем.

1 / 2

Амулет, защищающий от сглаза. Византия, V–VI века

На одной стороне изображен глаз, на который направлены стрелы и нападают лев, змея, скорпион и аист.

© The Walters Art Museum

2 / 2

Амулет из гематита. Византийский Египет, VI–VII века

Надписи определяют его как «женщина, которая страдала кровотечением» (Лк. 8:43–48). Считалось, что гематит помогает остановить кровотечение, и из него были очень популярны амулеты, связанные с женским здоровьем и менструальным циклом.

© The Metropolitan Museum of Art

Таким образом, если смотреть на историю глазами Гиббона, поздняя Античность оборачивается трагическим и необратимым концом Античности. Но была ли она лишь временем разрушения прекрасной древности? Историческая наука уже более полувека уверена, что это не так.

В особенности упрощенным оказывается представление о якобы роковой роли христианизации в разрушении культуры Римской империи. Культура поздней Античности в реальности вряд ли была построена на противопоставлении «языческого» (римского) и «христианского» (византийского). То, как была устроена позднеантичная культура для ее создателей и пользователей, отличалось куда большей сложностью: христианам той эпохи показался бы странным сам вопрос о конфликте римского и религиозного. В IV веке римские христиане запросто могли поместить изображения языческих божеств, выполненных в античном стиле, на предметы обихода: например, на одном ларце, подаренном новобрачным, обнаженная Венера соседствует с благочестивым призывом «Секунд и Проекта, живите во Христе».

На территории будущей Византии происходило столь же беспроблемное для современников сплавление языческого и христианского в художественных приемах: в VI веке образы Христа и святых выполнялись в технике тради­ционного египетского погребального портрета, наиболее известный тип которого — так называемый фаюмский портрет  Фаюмский портрет — разновидность погребальных портретов, распространенных в эллинизированном Египте в Ι–III веках н. э. Изображение наносилось горячими красками на разогретый восковой слой.. Христианская визуальность в поздней Античности вовсе не обязательно стремилась противопоставить себя языческой, римской традиции: очень часто она нарочито (а может быть, наоборот, естественно и непринужденно) придерживалась ее. Такой же сплав языческого и христианского виден и в литературе поздней Античности. Поэт Аратор в VI веке декламирует в римском соборе гекзаметрическую поэму о деяниях апостолов, написанную в стилистических традициях Вергилия. В христианизированном Египте середины V века (к этому времени здесь около полутора веков существуют разные формы монашества) поэт Нонн из города Панополь (современный Акмим) пишет переложение (парафразу) Евангелия от Иоанна языком Гомера, сохраняя не только метр и стиль, но и сознательно заимствуя целые словесные формулы и образные пласты из его эпоса  Евангелие от Иоанна, 1:1-6 (синодальный перевод): В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.

Нонн из Панополя. Парафраза Евангелия от Иоанна, песнь 1 (пер. Ю. А. Голубец, Д. А. Поспелова, А. В. Маркова):

Логос, Божие Чадо, Свет, рожденный от Света, Неотделим от Отца Он на беспредельном престоле! Боже небеснородный, Логос, ведь Ты праначально Воссиял совокупно с Предвечным, Зиждителем мира, О, Древнейший вселенной! Все чрез Него совершилось, Что бездыханно и в духе! Вне Речи, деющей много, Явлено ль, что пребывает? И в Нем существует извечно Жизнь, что всему соприсуща, свет краткосущего люда…  Во пчелопитающей чаще Странник нагорный явился, насельник склонов пустынных, Он — глашатай крещенья краеугольного, имя —

Божий муж, Иоанн, вожатый.

.

1 / 4

Портрет молодой девушки. II век© Google Cultural Institute

2 / 4

Погребальный портрет мужчины. III век© Google Cultural Institute

3 / 4

Христос Пантократор. Икона из монастыря Святой Екатерины. Синай, середина VI векаWikimedia Commons

4 / 4

Святой Петр. Икона из монастыря Святой Екатерины. Синай, VII век© campus.belmont.edu

Динамичные изменения, происходившие в разных пластах культуры Римской империи в поздней Античности, трудно напрямую связать с христианизацией, раз уж христиане того времени сами были такими охотниками до классических форм и в изобразительных искусствах, и в литературе (как и во многих других сферах жизни). Будущая Византия рождалась в эпоху, в которой взаимосвязи между религией, художественным языком, его аудиторией, а также социоло­гией исторических сдвигов были сложными и непрямыми. Они несли в себе потенциал той сложности и многоплановости, которая развертывалась позднее на протяжении веков византийской истории.

4. В Византии говорили на одном языке, а писали на другом

Языковая картина Византии парадоксальна. Империя, не просто претендо­вавшая на правопреемство по отношению к Римской и унаследовавшая ее институты, но и с точки зрения своей политической идеологии бывшая Римской империей, никогда не говорила на латыни. На ней разговаривали в западных провинциях и на Балканах, до VI века она оставалась официальным языком юриспруденции (последним законодательным сводом на латыни стал Кодекс Юстиниана, обнародованный в 529 году, — после него законы издавали уже на греческом), она обогатила греческий множеством заимствований (прежде всего в военной и административной сферах), ранневизантийский Константинополь привлекал карьерными возможностями латинских грамматиков. Но все же латынь не была настоящим языком даже ранней Византии. Пускай латиноязычные поэты Корипп и Присциан жили в Констан­тинополе, мы не встретим этих имен на страницах учебника истории визан­тийской литературы.

Мы не можем сказать, в какой именно момент римский император становится византийским: провести четкую границу не позволяет формальное тождество институтов. В поисках ответа на этот вопрос необходимо обращаться к нефор­мализуемым культурным различиям. Римская империя отличается от Визан­тийской тем, что в последней оказываются слиты римские институты, гре­ческая культура и христианство и осуществляется этот синтез на основе греческого языка. Поэтому одним из критериев, на которые мы могли бы опереться, становится язык: византийскому императору, в отличие от его римского коллеги, проще изъясняться на греческом, чем на латыни.

Но что такое этот греческий? Альтернатива, которую предлагают нам полки книжных магазинов и программы филологических факультетов, обманчива: мы можем найти в них либо древне-, либо новогреческий язык. Иной точки отсчета не предусмотрено. Из-за этого мы вынуждены исходить из того, что греческий язык Византии — это либо искаженный древнегреческий (почти диалоги Платона, но уже не совсем), либо протоновогреческий (почти перего­воры Ципраса с МВФ, но еще не вполне). История 24 столетий непрерывного развития языка спрямляется и упрощается: это либо неизбежный закат и деградация древнегреческого (так думали западноевропейские филологи-классики до утверждения византинистики как самостоятельной научной дисциплины), либо неминуемое прорастание новогреческого (так считали греческие ученые времен формирования греческой нации в XIX веке).

Действительно, византийский греческий трудноуловим. Его развитие нельзя рассматривать как череду поступательных, последовательных изменений, поскольку на каждый шаг вперед в языковом развитии приходился и шаг назад. Виной тому — отношение к языку самих византийцев. Социально престижной была языковая норма Гомера и классиков аттической прозы. Писать хорошо значило писать историю неотличимо от Ксенофонта или Фукидида (последний историк, решившийся ввести в свой текст староаттические элементы, казав­шиеся архаичными уже в классическую эпоху, — это свидетель падения Константинополя Лаоник Халкокондил), а эпос — неотличимо от Гомера. От образованных византийцев на протяжении всей истории империи требо­валось в буквальном смысле говорить на одном (изменившемся), а писать на другом (застывшем в классической неизменности) языке. Раздвоенность языкового сознания — важнейшая черта византийской культуры.

1 / 2

Остракон с фрагментом «Илиады» на коптском языке. Византийский Египет, 580–640 годы

Остраконы — черепки глиняных сосудов — использовали для записи библейских стихов, юридических документов, счетов, школьных заданий и молитв, когда папирус был недоступен или слишком дорог.

© The Metropolitan Museum of Art

2 / 2

Остракон с тропарем Богородице на коптском языке. Византийский Египет, 580–640 годы© The Metropolitan Museum of Art

Усугубляло ситуацию и то, что еще со времен классической древности за определенными жанрами были закреплены определенные диалектные особенности: эпические поэмы писали на языке Гомера, а медицинские трактаты составляли на ионийском диалекте в подражание Гиппократу. Сходную картину мы видим и в Византии. В древнегреческом языке гласные делились на долгие и краткие, и их упорядоченное чередование составляло основу древнегреческих стихотворных метров. В эллинистическую эпоху противопоставление гласных по долготе ушло из греческого языка, но тем не менее и через тысячу лет героические поэмы и эпитафии писались так, как будто фонетическая система осталась неизменной со времен Гомера. Различия пронизывали и другие языковые уровни: нужно было строить фразу, как Гомер, подбирать слова, как у Гомера, и склонять и спрягать их в соответствии с парадигмой, отмершей в живой речи тысячелетия назад.

Однако писать с античной живостью и простотой удавалось не всем; нередко в попытке достичь аттического идеала византийские авторы теряли чувство меры, стремясь писать правильнее своих кумиров. Так, мы знаем, что датель­ный падеж, существовавший в древнегреческом, в новогреческом почти полностью исчез. Логично было бы предположить, что с каждым веком в литературе он будет встречаться все реже и реже, пока постепенно не исчезнет вовсе. Однако недавние исследования показали, что в византий­ской высокой словесности дательный падеж используется куда чаще, чем в литературе классической древности. Но именно это увеличение частоты и говорит о расшатывании нормы! Навязчивость в использовании той или иной формы скажет о вашем неумении ее правильно применять не меньше, чем ее полное отсутствие в вашей речи.

В то же время живая языковая стихия брала свое. О том, как менялся разговорный язык, мы узнаем благодаря ошибкам переписчиков рукописей, нелитературным надписям и так называемой народноязычной литературе. Термин «народноязычный» неслучаен: он гораздо лучше описывает интересующее нас явление, чем более привычный «народный», поскольку нередко элементы простой городской разговорной речи использовались в памятниках, созданных в кругах константинопольской элиты. Настоящей литературной модой это стало в XII веке, когда одни и те же авторы могли работать в нескольких регистрах, сегодня предлагая читателю изысканную прозу, почти неотличимую от аттической, а завтра — едва ли не площадные стишки.

Диглоссия, или двуязычие, породила и еще один типично византийский феномен — метафразирование, то есть переложение, пересказ пополам с переводом, изложение содержания источника новыми словами с понижением или повышением стилистического регистра. Причем сдвиг мог идти как по линии усложнения (вычурный синтаксис, изысканные фигуры речи, античные аллюзии и цитаты), так и по линии упрощения языка. Ни одно произведение не считалось неприкосновенным, даже язык священных текстов в Византии не имел статуса сакрального: Евангелие можно было переписать в ином стилистическом ключе (как, например, сделал уже упоминавшийся Нонн Панополитанский) — и это не обрушивало анафемы на голову автора. Нужно было дождаться 1901 года, когда перевод Евангелий на разговорный новогреческий (по сути, та же метафраза) вывел противников и защитников языкового обновления на улицы и привел к десяткам жертв. В этом смысле возмущенные толпы, защищавшие «язык предков» и требовавшие расправы над переводчиком Александросом Паллисом, были куда дальше от визан­тийской культуры не только чем им бы хотелось, но и чем сам Паллис.

5. В Византии были иконоборцы — и это страшная загадка

Иконоборцы Иоанн Грамматик и епископ Антоний Силейский. Хлудовская псалтырь. Византия, ориентировочно 850 годМиниатюра к псалму 68, стих 2: «И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом». Действия иконоборцев, замазывающих известью икону Христа, сопоставляются с распятием на Голгофе. Воин справа подносит Христу губку с уксусом. У подножия горы — Иоанн Грамматик и епископ Антоний Силейский. © rijksmuseumamsterdam.blogspot.ru

Иконоборчество — самый известный для широкой аудитории и самый зага­дочный даже для специалистов период истории Византии. О глубине следа, который он оставил в культурной памяти Европы, говорит возможность, к примеру, в английском языке использовать слово iconoclast («иконоборец») вне исторического контекста, во вневременном значении «бунтарь, ниспровергатель устоев».

Событийная канва такова. К рубежу VII и VIII веков теория поклонения религиозным изображениям безнадежно отставала от практики. Арабские завоевания середины VII века привели империю к глубокому культурному кризису, а тот, в свою очередь, породил рост апокалиптических настроений, умножение суеверий и всплеск неупорядоченных форм иконопочитания, подчас неотличимых от магических практик. Согласно сборникам чудес святых, выпитый воск из растопленной печати с ликом святого Артемия исцелял от грыжи, а святые Косма и Дамиан излечили страждущую, повелев ей выпить, смешав с водой, штукатурку с фрески с их изображением.

Такое почитание икон, не получившее философского и богословского обоснования, вызывало отторжение у части клириков, видевших в нем признаки язычества. Император Лев III Исавр (717–741), оказавшись в сложной политической ситуации, использовал это недовольство для создания новой консолидирующей идеологии. Первые иконоборческие шаги относятся к 726–730 годам, но как богословское обоснование иконоборческого догмата, так и полноценные репрессии в отношении инакомыслящих пришлись на время правления самого одиозного византийского императора — Константина V Копронима (Гноеименитого) (741–775).

Претендовавший на статус вселенского, иконоборческий собор 754 года перевел спор на новый уровень: отныне речь шла не о борьбе с суевериями и исполнении ветхозаветного запрета «Не сотвори себе кумира», а об ипостаси Христа. Может ли Он считаться изобразимым, если Его божественная природа «неописуема»? «Христологическая дилемма» была такова: иконопочитатели повинны либо в том, что запечатлевают на иконах только плоть Христа без Его божества (несторианство), либо в том, что ограничивают божество Христа через описание Его изображаемой плоти (монофизитство).

Однако уже в 787 году императрица Ирина провела в Никее новый собор, участники которого сформулировали в качестве ответа на догмат иконо­борчества догмат иконопочитания, тем самым предложив полноценное богословское основание для ранее не упорядоченных практик. Интеллек­туальным прорывом стало, во-первых, разделение «служебного» и «отно­сительного» поклонения: первое может воздаваться только Богу, в то время как при втором «честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу» (слова Василия Великого, ставшие настоящим девизом иконопочитателей). Во‑вторых, была предложена теория омонимии, то есть единоименности, снимавшая проблему портретного сходства изображения и изображаемого: икона Христа признавалась таковой не благодаря сходству черт, а благодаря написанию имени — акту называния.

Патриарх Никифор. Миниатюра из Псалтыри Феодора Кесарийского. 1066 год © British Library Board. All Rights Reserved / Bridgeman Images / Fotodom

В 815 году император Лев V Армянин вновь обратился к иконоборческой политике, рассчитывая таким образом выстроить линию преемственности по отношению к Константину V, самому успешному и самому любимому в войсках правителю за последний век. На так называемое второе иконо­борчество приходится как новый виток репрессий, так и новый взлет богословской мысли. Завершается иконоборческая эра в 843 году, когда иконоборчество окончательно осуждается как ересь. Но его призрак пресле­довал византийцев вплоть до 1453 года: на протяжении веков участники любых церковных споров, используя самую изощренную риторику, уличали друг друга в скрытом иконоборчестве, и это обвинение было серьезней обвинения в любой другой ереси.

Казалось бы, все достаточно просто и понятно. Но как только мы пытаемся как-то уточнить эту общую схему, наши построения оказываются весьма зыбкими.

Основная сложность — состояние источников. Тексты, благодаря которым мы знаем о первом иконоборчестве, написаны значительно позже, причем иконопочитателями. В 40-е годы IX века была осуществлена полноценная программа по написанию истории иконоборчества с иконопочитательских позиций. В результате история спора была полностью искажена: сочинения иконоборцев доступны только в тенденциозных выборках, а текстологический анализ показывает, что произведения иконопочитателей, казалось бы создан­ные для опровержения учения Константина V, не могли быть написаны раньше самого конца VIII века. Задачей авторов-иконопочитателей было вывернуть описанную нами историю наизнанку, создать иллюзию традиции: показать, что почитание икон (причем не стихийное, а осмысленное!) присутствовало в церкви с апостольских времен, а иконоборчество — всего лишь нововведение (слово καινοτομία — «нововведение» на греческом — самое ненавистное слово для любого византийца), причем сознательно антихристианское. Иконоборцы представали не борцами за очищение христианства от язычества, а «христиа­нообвинителями» — это слово стало обозначать именно и исключительно иконоборцев. Сторонами в иконоборческом споре оказывались не христиане, по-разному интерпретирующие одно и то же учение, а христиане и некая враждебная им внешняя сила.

Арсенал полемических приемов, которые использовались в этих текстах для очернения противника, был очень велик. Создавались легенды о ненависти иконоборцев к образованию, например о сожжении Львом III в действи­тель­ности никогда не существовавшего университета в Константинополе, а Константину V приписывали участие в языческих обрядах и человеческих жертвоприношениях, ненависть к Богородице и сомнения в божественной природе Христа. Если подобные мифы кажутся простыми и были давно развенчаны, то другие остаются в центре научных дискуссий по сей день. Например, лишь совсем недавно удалось установить, что жестокая расправа, учиненная над прославленным в лике мучеников Стефаном Новым в 766 году, связана не столько с его бескомпромиссной иконопочитательской позицией, как заявляет житие, сколько с его близостью к заговору политических противников Константина V. Не прекращаются споры и о ключевых вопросах: какова роль исламского влияния в генезисе иконоборчества? каким было истинное отношение иконоборцев к культу святых и их мощам?

Даже язык, которым мы говорим об иконоборчестве, — это язык победителей. Слово «иконоборец» не самоназвание, а оскорбительный полемический ярлык, который изобрели и внедрили их оппоненты. Ни один «иконоборец» никогда не согласился бы с таким именем, просто потому что греческое слово εἰκών имеет гораздо больше значений, чем русское «икона». Это любой образ, в том числе нематериальный, а значит, назвать кого-то иконоборцем — это заявить, что он борется и с идеей Бога-Сына как образа Бога-Отца, и человека как образа Бога, и событий Ветхого Завета как прообразов событий Нового и т. п. Тем более что сами иконоборцы утверждали, что они-то защищают истинный образ Христа — евхаристические дары, меж тем как то, что их противники зовут образом, на самом деле таковым не является, а есть всего лишь изображение.

Победи в итоге их учение, именно оно бы сейчас называлось православным, а учение их противников мы бы презрительно называли иконопоклонством и говорили бы не об иконоборческом, а об иконопоклонническом периоде в Византии. Впрочем, сложись это так, иной была бы вся дальнейшая история и визуальная эстетика Восточного христианства.

6. На Западе никогда не любили Византию

Хотя торговля, религиозные и дипломатические контакты между Византией и государствами Западной Европы продолжались на протяжении всего Средневековья, трудно говорить о настоящем сотрудничестве или взаимо­понимании между ними. В конце V века Западная Римская империя рассы­палась на варварские государства и традиция «римскости» прервалась на Западе, но сохранилась на Востоке. Уже через несколько веков новые западные династии Германии захотели восстановить преемственность своей власти с Римской империей и для этого заключали династические браки с византийскими принцессами. Двор Карла Великого соревновался с Византией — это видно в архитектуре и в искусстве. Однако имперские претензии Карла скорее усиливали непонимание между Востоком и Западом: культура Каролингского возрождения хотела видеть себя единственной законной наследницей Рима.

Крестоносцы атакуют Константинополь. Миниатюра из хроники «Завоевание Константинополя» Жоффруа де Виллардуэна. Ориентировочно 1330 год Виллардуэн являлся одним из руководителей похода. © Bibliothèque nationale de France

К X веку пути из Константинополя в Северную Италию по суше через Балканы и вдоль Дуная были перекрыты варварскими племенами. Остался лишь путь по морю, что сократило возможности сообщения и затруднило культурный обмен. Разделение на Восток и Запад стало физической реальностью. Идеологический разрыв между Западом и Востоком, подпитываемый на протяжении Средневековья богословскими спорами, усугубился во время Крестовых походов. Организатор Четвертого крестового похода, который закончился взятием Константинополя в 1204 году, папа римский Иннокен­тий III открыто заявил о главенстве Римской церкви над всеми остальными, ссылаясь на божественное установление.

В итоге получилось, что византийцы и жители Европы мало знали друг о друге, но были настроены по отношению друг к другу недружелюбно. В XIV веке на Западе критиковали развращенность византийского духовенства и объясняли ею успехи ислама. Например, Данте считал, что султан Саладин мог бы обратиться в христианство (и даже поместил его в своей «Божественной комедии» в лимбе — особом месте для добродетельных нехристиан), но не сделал этого по причине непривлекательности византийского христианства. В западных странах ко времени Данте почти никто не знал греческий язык. В то же время византийские интеллектуалы учили латынь только для того, чтобы переводить Фому Аквинского, и ничего не слышали про Данте. Ситуация изменилась в XV веке после турецкого нашествия и падения Константинополя, когда византийская культура стала проникать в Европу вместе с византийскими учеными, бежавшими от турок. Греки привезли с собой много рукописей античных произведений, и гуманисты получили возможность изучать греческую античность по оригиналам, а не по римской литературе и немногим латинским переводам, известным на Западе.

Но ученых и интеллектуалов эпохи Возрождения интересовала классическая древность, а не то общество, которое ее сохранило. Кроме того, на Запад бежали в основном интеллектуалы, отрицательно настроенные по отношению к идеям монашества и православного богословия того времени и симпатизи­ровавшие Римской церкви; их оппоненты, сторонники Григория Паламы, наоборот, считали, что лучше попытаться договориться с турками, чем искать помощи у папы. Поэтому византийская цивилизация продолжала восприни­маться в негативном свете. Если древние греки и римляне были «своими», то образ Византии закрепился в европейской культуре как восточный и экзотический, иногда притягательный, но чаще враждебный и чуждый европейским идеалам разума и прогресса.

Век Европейского просвещения и вовсе заклеймил Византию. Француз­ские просветители Монтескьё и Вольтер ассоциировали ее с деспотизмом, роскошью, пышными церемониями, суевериями, нравственным разложением, цивилизационным упадком и культурным бесплодием. По мнению Вольтера, история Византии — это «недостойный сборник высокопарных фраз и описа­ний чудес», который позорит человеческий разум. Монтескьё видит главную причину падения Константинополя в пагубном и всепроникающем влиянии религии на общество и власть. Особенно агрессивно он отзывается о визан­тийском монашестве и духовенстве, о почитании икон, а также о богословской полемике:

«Греки — великие говоруны, великие спорщики, софисты по природе — постоянно вступали в религиозные споры. Так как монахи пользовались большим влиянием при дворе, слабевшем по мере того, как он развра­щался, то получилось, что монахи и двор взаимно развращали друг друга и что зло заразило обоих. В результате все внимание императоров было поглощено тем, чтобы то успокаивать, то возбуждать бого­слов­ские споры, относительно которых замечено, что они становились тем горячее, чем незначительнее была причина, вызвавшая их».

Так Византия стала частью образа варварского темного Востока, который парадоксальным образом включал в себя также главных врагов Византийской империи — мусульман. В ориенталистской модели Византия противопостав­лялась либеральному и рациональному европейскому обществу, построенному на идеалах Древней Греции и Рима. Эта модель лежит, например, в основе описаний византийского двора в драме «Искушение святого Антония» Гюстава Флобера:

«Царь рукавом отирает с лица ароматы. Он ест из священных сосудов, потом разбивает их; и мысленно он пересчитывает свои корабли, свои войска, свои народы. Сейчас из прихоти он возьмет и сожжет свой дворец со всеми гостями. Он думает восстановить Вавилонскую башню и свергнуть с престола Всевышнего. Антоний читает издали на его челе все его мысли. Они овладевают им, и он становится Навуходоносором».

Мифологический взгляд на Византию до сих пор не до конца преодолен в исторической науке. Конечно, ни о каком нравственном примере византийской истории для воспитания юношества и речи быть не могло. Школьные программы строились на образцах классической древности Греции и Рима, а византийская культура из них была исключена. В России наука и образование следовали западным образцам. В XIX веке спор о роли Византии для русской истории вспыхнул между западниками и славянофилами. Петр Чаадаев, следуя традиции европейского просвещения, горько сетовал о византийском наследии Руси:

«По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов».

Идеолог византинизма Константин Леонтьев  Константин Леонтьев (1831–1891) — дипломат, писатель, философ. В 1875 году вышла его работа «Византизм и славянство», в которой он утверждал, что «византизм» — это цивилизация или культура, «общая идея» которой слагается из нескольких состав­ляющих: самодержавия, христианства (отличного от западного, «от ересей и расколов»), разочарования во всем земном, отсутствия «крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой», отвержения надежды на всеобщее благо­денствие народов, совокупности некоторых эстетических представлений и так далее. Поскольку всеславизм вообще не является цивилизацией или культурой, а европейская цивилизация подходит к своему концу, России — унаследовавшей у Византии почти все — необходим для расцвета именно византизм. указывал на стереотипное представление о Византии, сложившееся из-за школьного обучения и несамостоятельности российской науки:

«Византия представляется чем-то сухим, скучным, поповским, и не только скучным, но даже чем-то жалким и подлым».

7. В 1453 году Константинополь пал — но Византия не умерла

Султан Мехмед II Завоеватель. Миниатюра из собрания дворца Топкапы. Стамбул, конец XV века © Wikimedia Commons

В 1935 году вышла книга румынского историка Николае Йорги «Византия после Византии» — и ее название утвердилось как обозначение жизни византийской культуры после падения империи в 1453 году. Византийская жизнь и инсти­туты не исчезли в одночасье. Они сохранялись благодаря византийским эмигрантам, бежавшим в Западную Европу, в самом Константинополе, даже оказавшемся под властью турок, а также в странах «византийского содружества», как британский историк Дмитрий Оболенский назвал восточноевропейские средневековые культуры, испытавшие прямое влияние Византии, — Чехию, Венгрию, Румынию, Болгарию, Сербию, Русь. Участники этого сверхнационального единства сохранили наследие Византии в религии, нормах римского права, стандартах литературы и искусства.

В последние сто лет существования империи два фактора — культурное возрождение Палеологов и паламитские споры — способствовали, с одной стороны, обновлению связей между православными народами и Византией, а с другой — новому всплеску распространения византийской культуры, в первую очередь через литургические тексты и монашескую литературу. В XIV веке византийские идеи, тексты и даже их авторы попадали в славян­ский мир через город Тырново, столицу Болгарской империи; в частности, количество византийских сочинений, доступных на Руси, удвоилось благодаря болгар­ским переводам.

Кроме того, Османская империя официально признала константинополь­ского патриарха: в качестве главы православного миллета (или общины) он продолжал управлять церковью, в юрисдикции которой остались и Русь, и православные балканские народы. Наконец, правители дунайских княжеств Валахии и Молдавии, даже став подданными султана, сохранили христианскую государственность и считали себя культурно-политическими наследниками Византийской империи. Они продолжали традиции церемониала царского двора, греческой образованности и богословия и поддерживали константинопольскую греческую элиту, фанариотов  Фанариоты — буквально «жители Фанара», квартала Константинополя, в котором находилась резиденция греческого патриарха. Греческую элиту Османской империи называли фанариотами, потому что они жили по преимуществу в этом квартале..

Греческое восстание 1821 года. Иллюстрация из книги «A History of All Nations from the Earliest Times» Джона Генри Райта. 1905 год © The Internet Archive

Йорга считает, что Византия после Византии умерла во время неудачного восстания против турок 1821 года, которое организовал фанариот Александр Ипсиланти. На одной стороне знамени Ипсиланти были надпись «Сим победиши» и изображение императора Константина Великого, с именем которого связано начало византийской истории, а на другой — феникс, возрождающийся из пламени, символ возрождения Византийской империи. Восстание было разгромлено, константинопольского патриарха казнили, а идеология Византийской империи после этого растворилась в греческом национализме.  

Page 2

До середины XIX века русской провин­ции как темы для искусства практи­чески не существует. И в целом русское как-то не слишком попадает в фокус виде­ния. Считается, что натура должна быть репрезентативной, должна возбу­ждать высокие ассоциации — героиче­ского или романтического толка, — а свое, привычное, таких ассоциаций не возбуждает. Тем более что большин­ство русских пейзажистов по окончании Академии художеств отправляются в Италию на стажировку — так назы­ваемое пенсионерство — и пишут италь­янскую природу: она красива, в ней живет история. Конечно, знаковые памят­ники архитектуры Москвы и Петербурга время от времени запечатле­ваются — но и только. А выход за пределы столиц осуще­ствля­ют лишь те ху­дожники, которые не укоренены в столичной жизни или вовсе к ней не при­частны. И с Академией и ее правилами тоже никак не связаны.

Например, братья Григорий и Никанор Чернецовы в 1838 году предпринимают полугодовое путешествие по Волге, от Рыбинска до Астрахани, на крытой лод­ке, где оборудована мастерская. Многие этюды с видами Юрьевца, Яро­славля, Саратова потом дорабатываются и превращаются в картины. Но глав­ный итог поездки — грандиозная панорама двух берегов Волги, совершенно уникальный кунштюк на основе тех же этюдов: по ходу движения один из братьев доку­мен­тально фикси­ровал левобережные виды, другой — право­бережные. Полу­чилась компо­зиция из 1981 листа; в склеенном виде она представляла собой огромный намотанный на валик свиток высотой 2 метра и длиной 700 метров. Свиток был преподнесен императору Николаю 1 и от­правлен им в Эрмитаж, но не со­хранился: бумага истрепалась и порва­лась. Судя по картинам, волж­ские города в интерпретации Чернецовых следовали тради­ции изображения «краси­вых видов» — с доминантой церковной архитектуры и трехплано­вым делением пространства. В этом смысле они не отличались от пейзажей, выпол­ненных братьями на Кавказе, в Италии или в Палестине (братья вообще были неуто­ми­мыми путешественниками). Кажется, именно они первыми воплотили образ художника-вояжера, передвигаю­щегося по миру в поисках натуры. И уж, без­условно, они первыми открыли Приволжье (или Поволжье) как художе­ствен­ный источник. Другое дело, что это открытие не было подхвачено и спу­стя многие годы Волга будет открыта вновь, уже другими пейзажистами, вовсе не знающими о том, что у них были предшест­венники.

Другой подход к отечественной нестоличной натуре в первой половине века совсем пунктирно обнаружился у тех художников, которые как раз были лише­ны возможности путешествовать и чей кругозор ограничивался родными ме­стами. Это главным образом мастера так называемого венециановского круга: их творчество обычно объединяется термином «русский бидермейер». Еще в начале 1820-х годов Алексей Гаврилович Венецианов открыл в своем имении Сафонково Тверской губернии школу рисования для одаренных детей. Прини­мали туда по способностям, невзирая на социаль­ное положение, — даже кре­постных; до 1847 года через школу прошло более 70 человек. Венецианов ориентировал учеников на рисование с натуры (этим его система отличалась от академиче­ской, где основой было копирование гипсов и образцов). Ланд­шаф­тная натура была всегда перед глазами — сельская, усадебная. И вот Ники­фор Крылов представил ее в картине 1827 года «Русская зима» — первом именно отечественном пейзаже.

Никифор Крылов. Русская зима. 1827 годГосударственный Русский музей / Wikimedia Commons

Замечательно, что и в дальнейшем как раз зима будет главным временем года для русских пейзажистов — отчасти в противовес итальянскому вечному лету; зима или совсем ранняя весна, знаменующая пробуждение природы. Пейзаж Крылова — конкретная пано­рама, открывающаяся с высокого берега реки Тосны, но в нее «вставлены» фигурки крестьян — лубочные, сувенирные. То есть на самом деле они потом станут сувенирными, а пока что появляются впервые и вполне соответствуют идиллической красоте вида. Вообще, жанр здесь можно обозначить как пей­зажную идиллию; эта идилличность, мечта­тельность и в целом свойственна живописи венециановских учеников, в ча­стности самого талант­ливого из них — Григория Сороки. Он был крепостным местного предводителя дворянства Милюкова, с которым Вене­цианов дружил, но так и не смог выхлопотать художнику вольную. Сорока писал окрестности милюковской усадьбы — Спасское, Островки, — и писал их как образ некоего рая, места идеального бытия природы и людей. Это самые тихие картины во всей русской живописи. Сама красочная поверхность почти не обнаруживает следов кисти — все беззвучно и похоже на прекрасный сон. Крестьяне и рыба­ки, населяющие пейзажи, кажутся персонажами сказания или песни. Такой своего рода эпос; вскоре эта эпическая интонация из русского искус­ства уйдет — а потом вернется, но уже с совсем иным наполнением.

Григорий Сорока. Рыбаки. Вид в Спасском. 1840-е годыГосударственный Русский музей / Wikimedia Commons

Вторую половину века — условно говоря, передвижнический период в истории отечественного искусства — можно считать и временем настоящего рождения национального пейзажа: он становится массовым жанром и значительно рас­ширяет свою геогра­фию и диапазон подходов. Строго говоря, это случается только в начале 1870-х годов. На первой передвижниче­ской выставке 1871 года пейзажи представлены уже в некотором множестве; в числе прочих — знаме­ни­тая картина Саврасова «Грачи прилетели», о которой речь пойдет чуть поз­же. До этого в русской живописи преобладает бытовой жанр, потому что имен­но в сценах из жизни художники могут выразить свое неприятие социаль­ной действительности — а именно это в ту пору и видится задачей искусства.

Косвенно такое понимание «должного» сохранится и в пейзажах 1870–90-х годов, в связи с чем в них появятся разные силовые линии и разные интона­ции. С одной стороны, интонация некоторой гордости: можно гордиться простором, раздольем и необъятностью российского пространства (патриотические оттен­ки очень внятно слышны в умонастроении людей второй половины XIX века). Гордость вызывает природа как таковая, не затронутая цивилизацией, сущест­вую­щая как бы независимо от человека: поля, леса и равнины. Это очень выра­жено, например, в лесных пейзажах Ивана Шишкина. Они тоже эпичны, но это уже другой эпос — героический, богатырский, прославление «обиль­ной Руси».

Иван Шишкин. Дубовая роща. 1884 годWikimedia Commons

Городские ведуты редки в творчестве пейзажистов этого време­ни, однако и ланд­шафты, жизнь которых подчинена вроде бы лишь смене времен года, тоже есть часть другой России — сельской, провинциальной; она и мыслится истинной. И по отношению к этой России гордость сменяется противополож­ным чувством — чувством сожаления о людях, живущих вопреки окружающей их красоте. Так что, с другой стороны, словарь пейзажных моти­вов включает в себя покосившиеся избы, разъезженные дороги, вечную сля­коть и угрюмо нависающие облака. И эта двойствен­ность отношения к русской природе и рус­ской жизни сказывается в пейзажах художников передвижниче­ского круга даже на уровне живописной манеры — в стремлении, например, приглу­шить красочные гаммы, подчинив цвет общему охристо-серому тону. Это стремле­ние затронет не всех, в частности почти не затро­нет Алексея Савра­сова, но у мно­гих эта сдержан­ность колорита станет признаком, обязательным для живописа­ния «сельского».

При этом в пейзажах как таковых сами собой отрабатывались навыки пленэр­ной живописи. Чем дальше, тем больше практика этюдов на открытом воздухе делалась привычной. В перспективе это внимание к атмосферным переменам, вообще к фиксации сиюминутного вело к импрессионизму, и увлечение им в 1890-е затронет большинство пейзажистов. Начиная с 1870-х стали при­обре­тать популярность долгосроч­ные летние выезды «на природу». Чаще всего выез­­жали на Волгу, но география поездок все время расширялась — и таким обра­зом русская провинция обретала известность, ее ареалы станови­лись раз­ли­чимы и для зрителей, через пейзажи открывающих для себя большую стра­ну, и для самих художников. Так, например, Илья Репин пишет в своей мему­арной книге «Далекое близкое»: «Мы ехали в дикую, совершенно неизве­стную миру область Волги…» Между тем речь идет всего лишь о путе­шествии в район Самары. Вся популяция пейзажистов второй половины века — не про­сто горо­жа­не, а, в отличие от венециановцев, столич­ные жители (или ставшие тако­выми после окончания Петербургской академии художеств или Москов­ского училища живописи, ваяния и зодчества). Откры­тие новых пространств было для них в первую очередь расширением чисто оптического опыта; как пи­сал тот же Репин, «никакие наши альбомы не вме­­щали непривычного кругозо­ра». Но оно же было и встречей с народом, данные пространства населяю­щим, — и народ заслуживал сочувствия. То есть в худож­ни­ческом восприятии ланд­шаф­тов средней полосы России (а пока что, почти до самого конца столе­тия, в обиход входила только средняя полоса) присутст­вовали разные оттенки.

Попробуем посмотреть, как выглядело это у разных авторов и каковы были маршруты их странствий. Начнем с Саврасова — одного из самых ярких живо­писцев 1870–80-х. В течение почти 25 лет он руководил пейзажным классом Московского училища живописи, ваяния и зодчества, его учениками были Исаак Левитан, Константин Коровин и еще многие. Свободой и разнооб­разием живописных приемов Саврасов существенно выделялся среди своего поколения и на многих влиял, его открытия подхватывались. Конечно, неко­торые сюжеты российские живописцы как бы заимствовали друг у друга — например, сюжет с бурлаками, прославленный Репиным, встречается и у Сав­ра­сова в картинах «Волга под Юрьевцем» (1871) и «На Волге» (1875). Но можно сказать, что все-таки как раз с его легкой руки Волга становится своего рода Меккой для рус­ских художников, той землей обетованной, которой когда-то, в первой полови­не столетия, была для них Италия. Некоторые волж­ские кар­тины — «Волга близ Городца» (1870), «Печерский монастырь под Ниж­ним Новгоро­дом» (1871), «Могила на Волге» (1874) — кажутся подготовкой к позд­ним, обоб­щаю­щим панорамам Левитана. Того же Левитана предвосхи­щают этюдные по мо­ти­ву работы конца 1870-х — например, «Домик в провин­ции. Весна» (1878), — и вообще именно Саврасов открывает для русских живо­писцев само­стоятель­ную ценность этюда. В 1890-е годы «этюдизм» станет почти всеобщей модой: камерные сюжеты будут привлекать преимуще­ствами быст­рой рабо­ты, воз­мож­ностью продемонстрировать индивидуальный непосредст­вен­ный по­черк и формальное мастерство. Саврасов развивает впервые заявленную Федо­ром Васильевым тему оттепели («Оттепель. Ярославль», 1874), а это природное состояние в русском пейзаже обретет почти символиче­ский смысл: оттепель одновременно означает невозможность пути, потому что дороги развезло, но и обещает весну, дает надежду.

В самой знаменитой картине Саврасова «Грачи прилетели» изображена как раз оттепель. С этой картины, восторженно принятой современниками, начи­нается отсчет нового пейзажного видения. Новое, в частности, в том, что ландшафт нарочито прозаичен. Красивая церковь скрыта невнятными дощатыми строе­ния­ми и кривыми березами в грачиных гнездах, снег уже потемнел, а весна еще не зазеленела. Переходное состояние природы дает, конечно, возможность насытить живопись тонкими атмосферными рефлек­сами, сделать ее динамич­ной — но оно же обнаруживает неказистость вида.

Алексей Саврасов. Грачи прилетели. 1871 годГосударственная Третьяковская галерея / Wikimedia Commons

Однако на самом деле этот вид в деревне Молвитино Костромской губернии выглядел иначе. Художник специально монтировал этюды в мастерской, чтобы декларативно представить русское как бедное: такая вот «скудная природа», по слову Тютчева. Но тот же Тютчев, воспевая «край родной долготерпенья», писал: «Не поймет и не заметит / Гордый взор иноплеменный, / что сквозит и тайно светит / В наготе твоей смиренной». И в «Грачах» этот свет тоже есть — от неба, занимающего почти половину холста. Почти что романтиче­ский небесный луч освещает здесь стену храма, забор, воду пруда; оттенки жалости и восхищения по отношению к натуре оказываются смешаны.

Зрители и критики увидели эту сложность чувства в «Грачах», но не смогли оценить ее же в более поздних пейзажах Саврасова. И «Проселок», и особенно «Перелет птиц» казались слишком минимали­стскими: пустое пространство, бесконечная протяженность равнины, уходящей вдаль дороги и открытого неба, — до Саврасова так не писали, пустоту было принято чем-то заполнять и оживлять. Но снова интонация этих работ не прочиты­вается однозначно. В пространстве есть оттенок русской тоски, некой заунывной и безрадостной природной длительности. Но есть и романтическое переживание мироздания «без конца и без края», как у Блока; «свет небес высоких» (буквально из стихо­творения Фета) осеняет здесь непроходимую российскую хлябь, тотальную распутицу.

К пейзажному минимализму российского зрителя вскоре приучит ученик Саврасова Исаак Левитан. Однако в его пейзажах настроения будут, как пра­вило, разведены — пожалуй, мы не встретим печали и радости в пределах одной картины. Зато диапазон этих настроений окажется весьма широк, и каж­дое будет выражено в полную силу. «Настрое­ние» — важное слово в рассказе о Левитане: именно он считается создателем так называемого пейзажа на­строения. Здесь имеется в виду способность не только уловить состояние самой природы, но спроецировать на нее собственные чувства — и добиться равнове­сия этих составляющих. В пейзаже «должна быть история человеческой души», говорил Константин Коровин. Левитан обладал умением представить душе­вное — всеобщим. Он свободно переходил от торжествующего ликова­ния — как, например, в картине «Свежий ветер. Волга» (1895) — к сгущенной тревоге; не случайно картины «У омута», «Владимирка» и «Над вечным поко­ем» назы­вали его «мрачной трилогией». И чувства всякий раз звучат форсиро­ванно. У Саврасова, которому по справедливости следовало бы отдать пальму первен­ства в открытии пейзаж­ной души и пейзажной лирики, они звучали все-таки под сурдинку.

Левитан вообще многое воспринял от своего учителя. Даже любовь к волжской натуре — а три летних сезона 1888–1890 годов он провел в городе Плёс и впо­следствии не раз посещал его окрестности — была в какой-то мере унаследо­вана от Саврасова, практически, как уже упоминалось, открывшего (точнее, переоткрывшего после братьев Чернецовых) эти места для русских художниче­ских паломничеств. Саврасов лишил пейзажную живопись непременных при­мет красивости, избранности видов и сумел поэтизировать самые прозаи­че­ские природные мотивы. Левитан тоже не избегал прозаического, бедной нату­ры — например, его «Март» впрямую продолжает эту линию. Но ему совсем не была свойственна общая для передвижников предыдущего поколе­ния коло­ри­стическая застенчивость. Напротив, он не боится откры­того цвета: осень — золотая, лето — ослепительно-зеленое, волжская или озер­ная вода перелива­ется оттенками синего. Даже «Серый день» (это название сразу несколь­­ких пейзажей) вовсе не серый: в нем сгармонированы насы­щен­ные тона.

Исаак Левитан. Над вечным покоем. 1894 годГосударственная Третьяковская галерея / Wikimedia Commons

В живописи Левитана можно встретить и виртуозно написанные быстрые этю­ды, и эпические панорамы. Он в равной степени владел как импрессио­ни­стской техникой лепки объема отдельными цветными мазками, так и пост­им­прес­сионистским методом пастозной красочной кладки широкими пласта­ми. Умел видеть камерные ракурсы, интимную природу — но обнару­живал и лю­бовь к открытым пространствам (возможно, так компенсировалась память о черте оседлости: унизительная вероятность выселения из Москвы дамокло­вым мечом висела над художником и в пору известности, дважды вынуждая его к скоропали­тельному бегству из города). И наконец, своего рода открытие Левитана — пейзажные элегии философического толка, где природа стано­вится поводом для размышлений о круге бытия и о взыскании недости­жимой гармонии: «Тихая обитель», «Над вечным покоем», «Вечерний звон». Инте­ресно, что из них только «Тихая обитель» написана по натурным зарисов­кам монастыря в Юрьевце, прочие же две являют комбинацию разных ландшафт­ных видов. Монастырь в «Вечернем звоне» собран из двух монастырей, Саввино-Сторожевского близ Звенигорода и ­Кривозерского около Юрьевца. «Над вечным покоем» художник писал на озере Удомля возле Вышнего Волоч­ка, но использовал при этом этюд «Деревянная церковь в Плёсе при последних лучах солнца». Так что, как и Саврасов, Левитан не был рабом натуры: он дора­ба­тывал картины в мастерской согласно замыслу.

Между тем такой метод работы вовсе не пользовался популярностью у живо­писцев 1890-х годов. Они в основном как раз дорожили непосредственностью натурных впечатлений, тут же и зафиксиро­ванных. Саврасовская линия, кото­рой большинство следовало, сводилась к культивированию этюдной свеже­сти и открытой манеры письма. Разница между этюдом и картиной у многих почти исчезала. Этюд мыслился чем-то более свободным, а жажда свободы хотела осуществиться хотя бы в свободе цвета и кистевой техники. Всеобщее увле­че­ние импрессионизмом этому способствовало. Импрессионизм пони­мался просто: как способность реагировать на моментальные состояния при­роды, на случайный свет и внезапную перемену погоды. И эта острота и ско­рость реакции выражались в обнажении приемов, в том, как сквозь сюжет и поверх сюжета становился внятен сам процесс создания картины и воля художника, выбирающего те или иные выразительные средства.

Константин Коровин. Зимой. 1894 годГосударственная Третьяковская галерея / Wikimedia Commons

Впрочем, у первого русского импрессиониста Константина Коровина все об­стояло сложнее. Он тоже, как уже упоминалось, ученик Саврасова. И многие его работы 1880–90-х годов в колористическом и световоздушном строе это ученичество обнаруживают. И шире — обнаруживают следование передвижни­ческой тради­ции в эксплуатации мотивов «бедной России». Избы, сараи, бре­вен­чатая нище­та, ноздреватый снег, лошадка, впряженная в розвальни, — подобного рода изображения можно встретить и у Левитана, и у Валентина Серова, и еще у многих. Таков словарь «русского», общепринятый еще со зна­менитой «Отте­пели» Федора Васильева 1871 года, где уныние и букваль­ная безвыходность ландшафта спроецированы на социальную жизнь.

Федор Васильев. Оттепель. 1871 годГосударственная Третьяковская галерея / Wikimedia Commons

Коровин пишет все это широ­­кой кистью, с размахом, едва ли не чрезмерным для камер­ных сцен (а они всегда камерные и сохраняют этюдную непредумыш­ленность). Это еще не тот импрессионизм, который возникнет в более поздних парижских работах художника, но нарочитая скорость письма уже его предве­щает. И вот в 1894 году Коровину предлагается новая натура. Савва Мамонтов, известный пред­при­ниматель и меценат, задумывает связать железной дорогой Архангельск и Вологду. В связи с этим ему необходимо закрепить тему Севера в обществен­ном сознании. Он устраивает Коровину и его другу Валентину Серову своего рода командировку: от Ярославля в Архангельск, Мурманск, по побе­режью Белого моря и Северного Ледовитого океана и обратно через Норвегию и Шве­цию. Северные провинции России, не слишком известные и оттого экзотиче­ские; здесь живет русский народ, однако, в отличие от народа центральных губерний, не знавший крепостного права, — это важно. В 1890-е годы расшире­ние художественной географии происходит как раз в этом направ­лении: в Архангельской губернии побывал Василий Верещагин (позже эти места будет активно писать Василий Переплетчиков), несколько героиче­ских по настрое­нию пейзажей Урала и Сибири создаст Аполлинарий Васнецов. И образ живо­писца, путешествующего по стране в поисках впечатлений, становится еще более актуален, чем прежде.

Тут стоит сделать некоторое отступление по поводу дальних окраин. В извест­ном смысле российскими провинциями могли считаться, например, Крым и частично (в периоды «замирения») Кавказ. И эти места в XIX столетии писа­ли многие живописцы, от Ивана Айвазовского до Федора Васильева, Архипа Куинджи и того же Левитана. Но их писали как пейзажи «чужого»: экзотикой были горы и море, экзотично выглядели жители крымско-татарских деревень или всадники в черкесках. Так что юридическая принадлежность южных тер­риторий Российской империи никак не была чревата их художест­венной асси­ми­ляцией. Другое дело — Север: его связь с отечественной исто­рией осознава­лась. Но было и еще одно обстоятельство, возбуждающее инте­рес. Отчасти с северной стороны, из Скандинавии и Финляндии, в Россию в конце века приходил новый стиль, стиль модерн. Это был фольклорный вариант модерна, основанный на идеях возрождения национального прош­лого — и эти же идеи культивировались в так называемом мамонтовском кружке. Художники, кото­рые подолгу жили в Абрамцево, имении Саввы Мамонтова, пробовали свои силы в ремеслах, в создании своего рода «русского дизайна». Коровин входил в эту общность и участвовал во всех мамонтовских затеях.

Константин Коровин. Панно для павильона России на Всемирной выставке в Париже «У стано­ви­ща корабля». 1900 год Государственный Русский музей / artchive.ru

Результатом первой коровинской поездки на Север стало множество этюдов. Косвенно они были использованы при создании декоративных панно для па­вильона «Крайний Север», представленного на Всероссийской промышлен­ной и художественной выставке 1896 года; кстати, в постройке павильона он уча­ствовал и как архитектор. А для следующей серии панно — «Окраины Рос­сии», — экспонированной уже на Всемирной выставке 1900 года в Париже и удостоенной наград, пришлось еще дважды посетить северные края. И раз­ница между этюдами и панно, продиктованная, конечно, формальной задачей, оказывается и разницей восприятия натуры. В этюдах Коровин еще пропускает ее через фильтр привычной оптики. Избы на Севере и даже в Лапландии ничем не отличаются от изб Средней России и зафиксиро­ваны в той же свободной манере и в приглушенном колорите. Но в большинстве работ, выполненных для павильонов, уже нет никакой живописной непосредственности. Это типич­ные панно северного модерна, где виды моря, лесов и поселков спроецированы на плоскость и тяготеют к ритмическому узору, а цвет условен — даже когда изображено некое конкретное действие, как, например, в картине «Первые шаги изыскателей в тундре».

Конкретных действий много и в этюдах, и в панно; вообще много сцен с лю­дьми. И этот русский народ уже не тот, угнетенный и поругаемый, который был объектом рефлексии художников предшествующего поколения. Люди при деле: они строят узкоколейку, ловят рыбу, охотятся на тюленей и моржей или просто толпятся на базаре или на пристани. И красоч­ность толпы, ее празд­­нич­ный колорит предвещает новый ракурс в восприятии «народного». Этот новый ракурс изменит путь развития и пейзажной живо­писи, и живописи жанровой, бытовой.

До рубежа веков эти жанры расходи­лись. Если в пейзаже и присутствовали люди, то в качестве стаффажа — для масштаба, для разметки и оживления простран­ст­ва. А в бытовом жанре они выступали крупным планом в повество­вательных сюжетах, демонстрирующих некий случай, социально отчетливую ситуацию. Такое положение дел установилось как раз во второй половине XIX столетия, когда подробный рассказ с моралью занял в русской живописи доми­нирую­щую позицию. Прежде (например, в живописи венециановцев) пейзаж более активно включал в себя обитателей и жанровое начало в целом. И вот спустя много лет сближение происходит вновь.

Борис Кустодиев. Ярмарка. 1906 годГосударственная Третьяковская галерея / Wikimedia Commons

Трудно однозначно отнести по тому или иному ведомству, например, «ярмар­ки» и «гулянья» Бориса Кустодиева или Константина Юона: это в равной степени городские пейзажи и бытовые сцены. Тема обоих — русская провин­ция. Или даже, точнее, красота русской провин­ции. У Кустодиева это ощуще­ние красоты в значительной мере откорректиро­вано авторской иронией: он ис­пользует отсылки к лубку, к раскрашенной олеографии  Олеография — распространенный во второй половине XIX века способ репродукции жи­вописи, выполненной маслом, при котором мазки кисти и рельеф холста имитиро­вались тиснением., вообще к на­родному пониманию красивого как цветного, пыш­ного, изобильного. Юон подходит к натуре более простодушно; он и в целом больше с ней связан — и в языке, тяготеющем к импрессионизму, и в докумен­тальной верности видов. Его лю­бимые места — Торжок, Ростов Великий, Углич, Сергиев Посад, окре­стно­сти Новгородской и Тверской губерний, и они узнаются. Кустодиевские «гулянья» в основном написаны в Костромской области — там у него была дача-мастерская, — а некоторые «ярмарки» представляют Кинешму, которую он тоже любил и часто посещал. Однако известно, что он много фотографи­ро­вал, а потом комбинировал фрагменты съемки. Так что нередко конкретные виды местности соединялись у него в обобщенный образ. Образ не столько провинциального города, сколько национального бытия как такового — сча­стливого, праздничного.

Любопытно, что оба художника изображают города, а не деревни или ланд­шафтные просторы. Именно старые русские города в начале XX века претен­дуют на то, чтобы стать воплощением «настоящей России». «Настоящей» — потому что там, по распространенному мнению, сохранилась среда народной жизни, ее ритуалов и обычаев, типов и характеров. Акцент на сохранности тоже важен: в это время популярной живописной темой становится старина — архитектурная, усадебная и прочая (особенно охотно ее писали пейзажисты, объединившиеся в 1903 году в Союз русских художников: Петр Петровичев, Василий Переплет­чиков, Станислав Жуковский). Древнерусские соборы дела­ются отдельной темой пейзажей и попадают в кадр массовых сцен. У Юона крошечные человечки передвигаются на их фоне, а кустодиевская провинция гуляет буквально под перезвон колоколов.

Привычное словосочетание «глухая провинция» теряет смысл. Так называлась, между прочим, одна из картин Алексея Степанова, одного из учредителей Союза русских художников, и там натура была, по существу, деревенской, с серыми избами. А у Кустодиева города пестрят вывесками магазинов и теа­тров и по ним ходят принаряженные горожане, которые и есть народ. У Юона солнечная погода соответствует солнечному настроению — и осле­пительно-белый снег зимой совсем не требует, как было положено прежде, непременных рефлексов от серого неба и приглушения цвета. В полифониче­ской сутолоке групп и микрособытий возникает атмосфера счастливой страны, но эта стра­на — на картинах Кустодиева особенно — увидена словно в перевер­ну­тый бинокль как далевой, вымечтанный образ. И Кустодиев, и Юон возвра­щались к этому образу и в советские годы.

Константин Юон. Лубянская площадь. 1905 годГосударственная Третьяковская галерея / artchive.ru

Характерно, что и Москва в этой оптике ничем не отличается от провинции. Юон писал московские сцены: те же человечки, пешие или в санях, раскиданы по пространству, замкну­тому архитектурной декорацией. Столица не обнару­жи­вает своей столичности, но акцентирует принадлежность «русскому духу». Прежнее противопоставление столичного и провинциального больше не рабо­тает. Теперь актуальна другая ось: на одном ее конце исконное, национальное; на другом — заимствованное, европейское. Москва вместе с провинцией — против Петербурга, «умышленного города», как называл его Достоевский. Кра­соту Петербурга откроют художники из объединения «Мир искусства», убеж­денные западники; гравюры Анны Остроумовой-Лебедевой или Мсти­слава Добужинского с видами петербургской архитектуры будут распростра­няться в открытках. Но это уже другая история. 

Сегодня мы поговорим о становлении российской текстильной промышлен­ности в XIX веке, о становлении «русского Манчестера»  Так благодаря резкому росту про­мышлен­ности называли село Иваново уже в начале XIX века (по аналогии с английским Манче­стером — центром текстильной промыш­ленности).. Но начну я немного с другого. В нашей стране история отечественного предпри­нимательства стала изучаться в последней четверти XIX века. Тогда, когда пред­при­ниматель­ство стало принимать большой размах и играть существенную роль в экономиче­ской жизни государства. Именно тогда появились первые, пусть и неопытные, научные труды, авторы которых пытались осмыслить феномен предпринима­тель­ства и ответить на вопрос: почему люди стали брать на себя инициативу по созданию предприятий и таким образом менять облик страны? Так посте­пенно в рамках экономической истории стала складываться дисциплина, которая получила название «история предпринимательства».

Россия была в общем историческом тренде до 1917 года. После этой даты о фе­но­мене предпринимательства у нас забыли надолго. И только в конце XX века эта дисциплина пережила свое второе рождение, обретя статус подлин­ной науч­ности, и благодаря современным исследо­ваниям была открыта новая, неизвестная и очень яркая страница нашей истории.

Как все начиналось? Чтобы не уходить вглубь веков, обратимся к концу XVIII века. 17 марта 1775 года вышел манифест императрицы Екатерины II, раз­решивший всем и каждому заниматься мелкой торговлей и произ­водством. Тогда, согласно исследованиям, наша деревня ожила. Появились промыслы, мелкие предприятия. И это определило дальнейшее развитие предпринима­тель­ства в России.

В целом у нас четко просматривались две тенденции. Первая — рост снизу. Кресть­яне и государственные крепостные создавали мастерские в виде домаш­ней мануфактуры. Затем — индивидуальные фирмы, из которых в дальнейшем выросли крупные промышленные предприятия. Это характерно, например, для текстильной промышленности, которая развива­лась, по сути, без помощи государства, благодаря усилиям крепо­стных крестьян, сумевших выкупиться на волю, заплатив при этом немалую сумму своему бывшему помещику. Эта деятельность предприимчивых (или, как тогда говорили современники, капи­тали­стых) крестьян в научной литературе получила название прото­инду­стри­аль­ной активности. То есть это все то, что предшествовало инду­стриальному росту в стране.

Вторая тенденция — рост сверху. Государство стимулировало развитие опре­деленных отраслей, чтобы решить экономические проблемы страны, преодо­леть отставание России от стран Западной Европы. Так про­исходило с горнодо­бывающей и металлурги­ческой промышленностью, с железнодорож­ным строительством. Но мы с вами говорим о текстильной промышленности, которая на рубеже XIX–XX веков являлась ведущей, передовой отраслью отечествен­ной индустрии, очень энергично разви­вающейся на протяжении всего XIX века.

Первая в России механическая бумагопрядильная фабрика, как нетрудно дога­даться, появилась в Петербурге в 1798 году. Это была Императорская Алек­сандровская мануфактура. Но самое главное — она была казенным предприя­тием. И в дальнейшем эта фабрика стала образцом для создания других фабрик по всей России. Но все-таки сердцем текстильной промышлен­ности России стал так называемый Центрально-промышленный район (он в статисти­ческих документах начала XX века еще назывался Московской промышленной зоной). Этот регион объединил девять губерний, в том числе Владимирскую, Калуж­скую, Костромскую, Тверскую, Тульскую, Ярослав­скую. И вот совре­менная Ивановская область в те времена была частью обшир­ной Владимирской губер­нии. В этом регионе, в самом сердце страны, в евро­пей­ской ее части, станов­ление промышленности шло естествен­ным образом благодаря предприимчи­вости крестьян. Здесь, в Ивановском крае, была скуд­ная почва — суглинки, или красная глина с высоким содержа­нием песка, а это значит, что земле­дель­ческий труд не мог дать высоких доходов и, соответст­венно, не мог прокор­мить большую крестьянскую семью в течение всего года. А помещикам надо было платить оброк, и население вынуждено было отвле­каться на разные про­мысловые занятия, с тем чтобы получить хоть какой-то приработок.

Уже на рубеже XVI–XVII веков село Иваново становится центром производства льняных холстов. Тут я сразу хочу заметить, что лен — это очень трудоемкая культура, с ней очень трудно работать: она быстро портится, требует особых условий хранения. И тем не менее из этой культуры в России выделывались прекрасные ткани, в том числе и тончайший батист. Представьте себе тонкую ткань — но вы берете в руки иголку и проты­каете ее, словно твердую бумагу.

Во второй половине XVII века в Ива­новском крае уже занимались отбелкой, окраской полотен в различные цвета. Было много так называемых набойных изб, где холсты с помощью деревянных манер (трафаретов) и масляных кра­сок украшались разнообразными рисунками. Набойку делали и на заказ, и на про­дажу. Разви­тию набойки способствовало также то обстоятель­ство, что в крае было много маленьких речек и ручьев, то есть воды, которая необходима для про­мывания окрашенных полотен. А также здесь была дешевая рабочая сила, крестьянские руки. И, главное, близость к крупным торговым центрам — Москве, а самое главное — к Нижнему Новгороду с его прекрасной ярмаркой  Новгородская ярмарка была крупнейшей ярмаркой в Российской империи, главным торговым событием года. Окончательно закрыта в 1930 году..

Все секреты набойного дела и оборудо­вания передавались по наследству, от отца к сыну. Манеры, или трафа­реты, изготавливались для большей проч­ности из очень плотных пород дерева, таких как дуб, граб, бук, орех. Эти секреты часто записывались от руки каким-то шифро­ванным образом, чтобы никто посторон­ний не мог их разгадать. Представьте себе, вы видите шифро­ванную запись конца XVII — начала XVIII века. Если переводить это на совре­менный язык, то мы имеем дело с ноу-хау — это то, что определяет конкурент­ное преимущество того или иного мастера.

Одна из первых полотняных мануфактур в Иванове появилась уже в середине XVIII века, в 1751 году. Ее основателем стал крепостной графа Шереметева — Ямановский. Одновре­менно с этой фабрикой появились и фабрики других крестьян Шереметева — Гарелиных. Вот эти две фамилии положили начало про­цессу, c которого мы ведем отсчет становления современной текстильной промышленности в Иванове.

Важную роль в художественном оформлении тканей играли красители. Сна­чала, как я уже говорила, использо­вались масляные краски. А затем, вплоть до широкого внедрения искусственных красителей, в течение века (с конца XVIII до середины 70-х годов XIX века) использовались минеральные и расти­тельные краски — на всех ситценабивных предприятиях Ивановского края. Основными красителями тогда являлись растения марена и индиго. Между прочим, эти краски давали довольно устойчивый цвет, он не линял.

Этот краткий экскурс в предысторию ивановской текстильной промышлен­ности говорит о том, что у местного населения сложился устойчивый навык к ремесленным занятиям. Это значи­тельно облегчило переход к мануфактур­ному производству. Но здесь я бы хотела подчеркнуть и значение таких про­фес­сий, как резчик по дереву, гравер и колорист. Для ситценабивного дела это ключевые профессии. Здесь мы уже имеем дело не просто с техни­ческими навыками, которые необходимы в промышленном труде, но с худо­жественным чутьем. Колорист — очень важная профессия для текстильной промышлен­но­сти. Надо было создавать цветовую гамму; не все цвета сочета­ются, и увидеть цветовую гармонию дано не каждому.

Современная ивановская текстильная промышленность зародилась в начале XIX века, когда мануфактуры Михаила Ивановича Ямановского и Мефодия Ивановича Гарелина изменили свою специализацию, переключившись на бу­маж­ное производство. И тот и другой были крестьянами графа Шереме­тева. Именно в этот момент оба отказываются от полотняного производства и це­ли­ком переориенти­руются на производство бумажное. Одновременно они зани­­мались ручным ситценабивным производством в форме так называе­мой рас­сеянной ману­фактуры. Что это означает? Работа раздавалась на дом кресть­янам. Они ее выполняли в своих светелках и потом приносили сде­лан­ную работу хозяину. В данном случае — предприни­ма­телю.

С моей точки зрения, Ивановский край дает поразительный пример развития мануфактур­ного производства. Сейчас я займу ваше внимание некоторыми цифрами, но они очень красноречивы. В вотчинном крае, в селе Иваново, в 80-е годы XVIII столетия действовало 226 набивных изб, которые насчиты­вали 633 работника. Из вот этого числа 73 мастерские производили набойку силами своей семьи, то есть это был типичный пример домашнего мелкото­варного производства. А в остальных случаях уже применялась наемная рабо­чая сила. При этом в те же годы действовало семь заведений, которые давали работу 25 наем­ным оброчным крестьянам из соседних областей, из Иванов­ского края. Я хочу обратить ваше внимание на то, что 25 наемных рабочих для 80-х годов XVIII века — это очень большая цифра. В этих заведениях владельцы ввели рациональное разделение труда, тем самым сумели повысить его производи­тель­ность и в конце концов увеличили прибыль предпринима­теля. И вот через несколько лет эти, каза­лось бы, на первый взгляд небольшие заведения в 25 че­ловек выросли в круп­ные капиталистические мануфактуры, во главе которых стояли крестьяне-фабриканты, такие как Гарелин, Грачев, Яманов­ский и мно­гие другие. Уже через 20 лет, в 1808 году, в Иванове насчи­тывалось только 81 заведение, то есть мы видим сокраще­ние их количества. Но они со­брали три тысячи работ­ников, и 13 из этих 80 были самыми круп­ными ману­фактурами, которые аккумулировали более 90 % всех рабочих.

В 1812–1836 годах ручное ситцена­бивное производство демонстрирует очень бурный рост. Оно быстро расширяется, вовлекая в свою сферу все большее количество крестьян-отходников. А в последующие годы начинается упадок в связи с примене­нием механических прядильных и ткацких станков, колер­ных машин и других приспособлений. Первая паровая машина была внедрена в про­­­изводство в 1832 году братьями Гарелиными; первая плоскопе­чатная машина — перротина — в 1847 году (тоже на фабриках Гарелина). Применение механических станков и паровой силы резко повысило производи­тель­ность труда. Хочу обратить ваше внимание на то, что бывшие крепостные крестьяне, не имевшие систематического инженер­ного образования, понимали важность технического совершенство­вания и ста­рались сделать так, чтобы их фабрики соответствовали тому уровню развития техники, которая существовала на тот момент.

В конце 1820-х годов крестьяне-фабриканты стали выкупаться на волю. Пер­вым был крестьянин Савва Шомов (он получил вольную в 1825 году), и уже за ним последовали Гарелины, Бурылины, Гандурины и многие другие. Фаб­рики, переходившие на паровую тягу и исполь­зовавшие механические станки, стали очень быстро расширяться. В середине XIX века обнаруживается тенден­ция к соединению различных стадий текстильного производства под крышей одного предприятия: одна фирма могла иметь и ткацкий цех, и пря­дильный, и набивной, и красильно-отбельный.

В 1844 году возникает Вознесенская слобода. Первая фабрика, появившаяся здесь, основана выкупившимся кресть­янином Бабуриным. Таким образом, рядом с промысло­вым селом Иваново выросли и быстро стали развиваться слободы. Они отлича­лись от Иванова тем, что их население не было крепо­стным. И еще одна знаме­на­тельная дата: в 1871 году село Иваново объединя­ется с Вознесенским Поса­дом в город Иваново-Вознесенск. Механизация производства ивановских ману­фактур привела к быстрому росту текстильной промыш­ленности Иваново-Вознесенска, который становится крупным про­мышленным центром Влади­мир­ской губернии. Во второй половине XIX — на­ча­ле XX века характерными чертами развития стано­вятся постоянное увели­чение размеров предприятий, увеличение капиталов и увеличение количества рабочих, занятых на пред­приятии.

Другой характерной чертой развития текстильной промышленности является создание социальной инфраструктуры фабрики. Что это означает? Что при фаб­риках появились ясли, родильные приюты, богадельни для престарелых, библиотеки, кинозалы, а иногда даже и театральные залы. Но первыми появи­лись школы — и они появились еще до отмены крепостного права. Конечно, ивановские фабрики немного уступали, например, предприя­тиям предприни­мателя Саввы Моро­зова с точки зрения размеров вложенного капитала, коли­чества занятых рабочих, размеров цехов. Но вот с точки зрения благотвори­тель­ной и меце­натской деятельности они, конечно, были на равных.

И сейчас, наверное, самое время пого­ворить об очень известных ивановских фабрикантах и их благотворительной деятельности. В первую очередь я бы хотела сказать о Якове Петровиче Гарелине. В 1844 году, когда ему было всего лишь 24 года, Яков Петрович получил в наследство от отца ситцена­бив­ную фабрику. Он наладил производство, модернизировал предприятие, закупив более ста иностранных станков, но в 1878 году сдал ситце­набивную фабрику в аренду кинешемским купцам Грязновым, а сам погрузился в обще­ст­венную деятельность. В течение десяти лет он был городским голо­вой в Ива­ново-Вознесенске и много потрудился на благоустрой­ство города. Благодаря его стараниям появились парк и библиотека (слава богу, она сейчас носит его имя, установлен памятник).

Но мне как историку очень приятно рассказать о совершенно другой его дея­тель­ности: Гарелин был действи­тельным членом Император­ского Русского географического общества и Император­ского общества истории и древностей. Среди самых его знаменательных деяний следует упомянуть следующее: в 1886 году он передал Румянцевскому музею — сейчас это Библиотека имени Ленина — коллекцию юридических актов Суздальской земли XVII века. В об­щей сложности его коллекция насчитывала три тысячи экземпляров. Это бес­ценный исторический источник!

Далее, Яков Петрович написал замеча­тельную книгу в двух томах — «Город Иваново-Вознесенск, или Бывшее село Иваново и Вознесенский Посад». Это поистине всестороннее исследование жизни села Иваново на протяжении многих лет. Он выступает здесь и в роли этнографа, и в роли историка. Это очень интересная для чтения книга. Собственно говоря, Яков Петрович стал первым историком предприниматель­ства, описавшим деятельность иванов­ских фабрикантов. Когда он скончался, весь его капитал ушел на благотвори­тель­ные цели. Он не был миллионером (таким миллио­нером, как, допустим, Савва Тимофе­евич Морозов); его капитал, завещанный городу, составлял всего лишь 224 тысячи рублей. Но для тех времен — а он умер в 1890 году — это была громадная сумма.

И, конечно, я с большим удовольствием хотела бы рассказать о другом изве­стном ивановском предпринимателе — Дмитрии Геннадьевиче Бурылине. В 1914 году в Иваново-Вознесенске открылся Музей промышленности и искус­ства, а его закладка состоялась двумя годами ранее. Экспонаты, которые были выставлены в этом музее, Дмитрий Геннадьевич собирал практически всю жизнь. Но нача­лось все с коллекции старых книг и монет, которые он получил от своего деда — Диодора Андреевича Бурылина. В конце XIX века эта коллек­ция насчитывала уже свыше ста тысяч экзем­пляров. Музей промышленности и искусства стал просветительским центром в Иваново-Вознесенске; при нем имелась обсерватория, кинозал, биологиче­ская станция, концертный зал, лек­торий и библиотека. Библиотека была собрана самим Дмитрием Геннадь­еви­чем и насчи­тывала 25 тысяч томов. И, что очень важно, при музее дей­ствовала Рисоваль­ная школа — филиал петербургского Центрального училища техниче­ского рисования барона Штиглица. Это ком­мерческое учебное заведение готовило кадры для русской промышленности.

Коллекция отражает круг интересов Бурылина, а он был чрезвычайно широк. Бурылин собирал свою коллекцию с 1864 года: рукописи, старопечатные книги, картины, археологические находки, монеты, оружие и разного рода редкости. Он объездил практически всю Европу. Побывал в Египте, был в Турции. У него была очень примечательная коллекция ивановских тканей. В 1903 году Буры­лин полностью показал публике свою коллекцию. К юбилею Отечествен­ной войны 1812 года, когда открывался Музей Отечественной войны 1812 года, он пре­­­поднес подарок дочерям импера­тора Николая II — шелковые платки, которые были сработаны по старинным гравюрам 1812 года. Бурылин гово­рил: «Музей — это моя душа, а фабрика — источник средств для жизни и его попол­нения». И еще одна примеча­тель­ная черта этого музея (она харак­тери­зует в том числе и Бурылина как коллекционера): в его музее содер­жа­лась уникаль­ная коллекция масонских знаков из 700 пред­метов. Эту коллекцию он тоже собирал в течение всей жизни. К ней проявляли большой интерес амери­канцы, пытаясь ее купить, но он отказал, говоря, что собирал ее для России. В 1920-е го­ды коллекция была передана в Эрмитаж. И потом благо­даря поли­тике, кото­рую проводили в те годы, она была практи­чески рассеяна по различ­ным музе­ям. Считается, что коллекция исчезла. Она перестала быть единой — а значит, фактически исчезла, распылив­шись на отдельные экспо­наты в разных музеях.

В заключение я хотела бы сказать о том, что благотворительность и меценат­ство — это общероссийская традиция. И Ива­ново — это не только Гарелины и Бурылины. Это и многие другие известные российские предприни­матели, такие как Морозов, который стал основателем Художественного театра  То есть Московского Художественного театра (МХАТа), первоначально — Художественно-общедо­ступный театр. в Москве. Или же Нечаев-Мальцов, который перечислил почти два миллиона рублей на то, чтобы в Москве был создан Музей изобрази­тельных искусств  Имеется в виду Государственный музей изо­бра­зительных искусств имени А. С. Пушкина.. Промышленная деятельность вела передовых предпринимателей к понима­нию того, что они служат родине и все, что они делают, должно остаться здесь, в Рос­сии, и служить России. Это была главная цель их предпринимательской деятельности.

А если вернуться в целом к развитию текстильной промышленности, то она и в начале XX века давала позитивный тренд, то есть развивалась поступа­тельно. Но с нами в 1917 году случилась трагедия, произошел прерыв непре­рывности, пре­рыв поступательного развития. Россия ­стала страной, которую можно образно сравнить с птицей, подстреленной на взлете. 

Что люди знают про Иваново, если знают вообще? Что это город невест, что здесь производят ситец. Мало кто знает, что этот город входит в туристи­че­ский маршрут «Золотое кольцо России». Это действительно удиви­тельно. Город совершенно не похож на соседние древние русские города, такие как Вла­димир, Ярославль, Кострома, Суздаль. В этой лекции я расскажу, по­чему этот город уникален. как он сначала превратился из села в центр огром­ного текстильного региона, а затем из фабричного города в полигон кон­структи­­вист­­ских экспериментов.

Междуречье Волги и Оки — это терри­тория с плохими почвами. На них сложно вырастить богатый урожай. Поэтому многие местные крестьяне занимались разными промыслами. Одним из таких промыслов стало текстильное произ­вод­ство, поскольку на скудных землях хорошо рос лен. Именно этим промыш­ляли начиная с XVI века.

В XVII веке местные деревни и села мало отличались от деревень и сел, рас­по­ло­женных в других частях Европей­ской равнины. Однако ситуация посте­пенно менялась. Большее количество крестьянских хозяйств было связано не с зем­лей, а как раз с текстильным производством. Со временем начинает меняться местный ландшафт. Села обретают новые строения. Это порто­мойни, которые устанавливаются на берегах рек для того, чтобы отбели­вать ткани. Это завар­ки — здания, в которых окрашивали ткани. И это набой­ни — избы, в которых на ткань набивали рисунок.

В конце XVIII века в селе Иваново появляется первая мануфактура, затем появ­ля­ются другие. Однако рынок сбыта местных тканей был не очень велик. Они продавались на ярмарках как в самом регионе, так и за его пределами. Но при этом в Москве находились главные конкуренты производителей ива­нов­ской текстильной продукции.

События Отечественной войны 1812 года дали неожиданный толчок развитию местного производства. В московском пожаре сгорели крупные мануфактуры и для местных предпринимателей открылись огромные рынки сбыта как в Рос­сии, так и за ее пределами. В течение долгого времени местные капиталистые крестьяне, ставшие купцами, активно реагировали на изменения текстиль­ного рынка: рынок сбыта льна существенно сужается, и появляется потребность в новых тканях, которые создаются на основе хлоп­ча­тобумаж­ных нитей. Наи­бо­лее дальновидные ивановские фабриканты чувст­вуют изменения номенкла­туры рынка и активно меняют свое производство.

После отмены крепостного права в 1861 году в регионе, ограниченном с одной стороны Волгой на севере и Клязьмой на юге, практически во всех крупных городах и даже селах появляются текстильные фабрики. В это время на смену мануфактурам, где на третьих этажах были установлены сушильни для тканей, приходят огромные 4­–6-этажные корпуса из красного кирпича.

Фабрики Вознесенской и Дмитровской слобод. Раскрашенная открытка, начало XX векаWikimedia Commons

Обычно рядом с фабриками возникают особняки их владельцев. Некоторые особняки ивановских фабрикантов выглядят достаточно скромно. Вплоть до середины XIX века это были довольно часто одноэтажные строения. Но по­степенно этажность растет — и, более того, для их строительства при­влекаются не только местные архитекторы, но и столичные. Если сравнить особняки иваново-вознесенских фабрикантов, например, с особняками фабри­кантов в польской Лодзи  Крупнейший центр производства тканей в Рос­сийской империи (наряду с Иваново-Вознесенском и Таммерфорсом)., можно убедиться, что запросы ивановцев были куда скромнее. Так, например, один из известных лодзинских фабрикантов Израиль Познаньский на вопрос архитектора, в каком стиле будем строить особняк, нескромно ответил, что у него достаточно денег, чтобы построить дворец во всех стилях. Собственно, это и было сделано. В каком-то смысле особняки ивановских фабрикантов тоже созданы в разных стилях, только они умещаются в пространстве двух и (гораздо реже) трех этажей, причем снаружи достаточно часто трудно представить, в каком стиле выполнен интерьер этих зданий.

Что касается экстерьера, то наиболее известные особняки построены в стиле неоклассицизма и модерна. Но доста­точно часто это стиль эклектики и псевдо­­рус­ский стиль, который начал формироваться в конце XIX века. Итак, загля­нем внутрь некоторых ивановских особняков.

Особняк Сергея Полушина внешне представляет собой образец классицизма. Но если войти внутрь, можно обнаружить шикарную лестницу в стиле модерн и другие элементы этого стиля. Другой особняк, принадлежав­ший Ивану Буры­лину, также представляет собой пример неоклассицизма, если посмотреть на него снаружи. Если войти внутрь этого помещения, где в на­стоя­щее время размещается ивановский загс, то можно найти и примеры француз­ского рококо в стиле Людовика XVI, и примеры шотландского клас­сицизма Роберта Адама  Роберт Адам (1728–1792) — шотландский архитектор, один из главных предста­вите­лей британского классицизма XVIII века..

Особняк Дмитрия Бурылина. 1920-е годыpastvu.com

Примером гармонии экстерьера и интерьера может служить особняк, постро­енный для, пожалуй, самого известного ивановского фабриканта Дмитрия Бурылина, отца Ивана Бурылина. Это здание построено в стиле модерн и вы­полнено в этом стиле до мельчайших деталей. Дмитрий Бурылин собрал огромную коллекцию разного рода редкостей и древностей; большую коллек­цию европейских тканей, нумизматики, оружия. Для своей коллекции он по­строил большой музей в стиле итальянского палаццо, открывшийся в 1914 году.

Музей промышленности и искусства имени Дмитрия Бурылина. Современный видWikimedia Commons

Музей Бурылина не был единственным примером того, как фабриканты вкла­дывали деньги в развитие города. На их средства строились церкви, в том числе по проектам московских архитек­торов Тона и Шехтеля. Строились боль­ницы, казармы для рабочих. Однако уровень благо­устройства в городе был невелик.

Иваново-Вознесенск  Название Иванова в 1871—1932 годах. трудно было назвать идеальным городом. Многие ули­цы не были замощены, в городе не было водопровода. Электрифи­цирован был только центр города. Стремление построить трамвай так и не было реализо­вано в дореволю­ционные годы. Тем не менее город рос невероятными темпа­ми. Крестьян, которые стекались в город, привлекала возможность заработать на фабриках приличные деньги. Однако условия жизни в городе были просто ужасными. Многие семьи снимали углы в домишках на три окна. Холостые рабочие жили в общежитиях и казармах. Сфера досуга была крайне неразвита и сводилась к многочисленным кабакам.

Федоровская улица в Иваново-Вознесенске. 1900-е годыWikimedia Commons

Большую часть населения Иваново-Вознесенска в конце XIX века составляли фабричные рабочие. Ткачи получали за свою работу приличные деньги, но и они не были довольны продолжительностью рабочего дня и условиями труда. В городе начинаются забастовки. Постепенно экономические требова­ния перерастают в политические. К началу первой русской революции, к 1905 году, в городе работают профессиональные революционеры. И неудиви­тельно, что Иваново-Вознесенская стачка становится наиболее заметным явлением весны 1905 года. Фабриканты отказываются говорить с толпой, собравшейся на главной пло­щади города. Они предлагают стачечникам создать Совет уполномоченных от фабрик, что и было сделано. Этот представительный орган практи­чески управлял жизнью города в течение 72 дней стачки. Он во­шел в историю как первый в России общегородской Совет рабочих депутатов. Именно это событие повлияло на жизнь города уже в советское время.

Революционная репутация города способствовала тому, что в 1918 году он ста­но­вится центром новой, «красной» Иваново-Вознесенской губернии. К этому времени большая часть текстильных фабрик была национализи­рована, но во вре­мя Гражданской войны из-за отсутствия хлопка и топлива они встали. Население города резко сокращается, и жизнь в нем замирает вплоть до 1920 го­­да. После 1920 года фабрики начинают оживать. «Русский Манче­стер»  Так благодаря резкому росту про­мыш­лен­ности называли село Иваново уже в начале XIX века (по аналогии с Манчестером — центром текстильной промышленности Англии). превращается в «красный Манчестер».

Общепризнанным является то, что Иваново-Вознесенск — родина первого Со­вета, отсюда и высокие амбиции местного руководства, члены которого счи­тают город третьей пролетарской столицей. Возобновление текстиль­ного про­изводства приводит к тому, что население города вновь начинает расти. Рабо­чие мечтают о новых, комфортных условиях жизни, и местное руко­вод­ство решает использовать для этих целей самые передовые на тот момент идеи.

Генеральный план Первого Рабочего поселка в Иваново-Вознесенске. 1920-е годыWikimedia Commons

Именно в этот период была очень популярна концепция городов-садов. В 1924 го­ду московское объединение «Стандарт» начинает проектирование большого рабочего поселка, рассчи­танного на 8 тысяч жителей. Он должен был состоять из 144 домов, рассчитанных на 2, 4, 8 и 10 квартир. Каждый из этих домиков должен был окружать сад. В микрорайоне должны были нахо­диться все необходимые для жизни учреждения: больница, школа, дет­ский сад, прачечная, стадион, школа. В 1928 году Владимир Маяковский пишет стихо­творение, в котором есть такие строки: «Десять лет — и Москва и Иваново / и чинились и строили наново. / В одном Иванове — триста домов! / Из тысяч квартир гирлянды дымов».

Решить жилищную проблему с помо­щью строительства городов-садов не полу­чается. В 1926 году население города превышает 100 тысяч жителей. Как и во всей стране, в Иваново-Вознесенске начинается строительство мно­го­квартирных домов. К их проектированию привлекаются московские и ленин­град­ские архитекторы; объявляются Всесоюзные конкурсы на проек­тирование домов для рабочих.

Строительство многоквартирного дома Горсовета в Иванове. Конец 1920-х годов pastvu.com

Самым передовым и самым прогрес­сивным стилем того времени был кон­струк­тивизм. Именно в этой стилистике начинают создаваться не только дома для рабочих, но и другие здания в Иваново-Вознесенске. Пожалуй, самыми интересными проектами этих лет являются дома-метафоры: это дом-корабль, дом-подкова, дом-пуля, школа-птица. Школу имени 10-летия Октябрьской революции спроектировал местный архитектор Василий Панков. То, что это птица, заметно только с воздуха. Это здание воплощает в себе основные черты иваново-вознесенского конструкти­визма: это сочетание красного кирпича и оштукатуренных стен, имитирующих железобетон. Кроме этого, визуальным акцентом является башенка-обсерва­тория, находящаяся в левом крыле здания. Рядом находится, пожалуй, самый известный в городе дом-метафора — это дом-корабль, созданный по проекту московского архитектора Даниила Фрид­мана. Два дома-метафоры были созданы по заказу ОГПУ: работали чекисты в доме-пуле, а жили в доме-под­кове.

Но домами-метафорами количество шедевров конструктивизма в Иванове не ограничивается. Дело в том, что в 1929 году Иваново-Вознесенск становится центром Ивановской промышленной области, включившей в себя Ярослав­скую, Владимирскую, Костромскую и часть Нижегородской губернии. Именно в это время за короткий срок в городе появляется более 50 зданий в стиле кон­структивизма. К сожалению, часть из них не сохранилась. Это деревянный цирк, главпочтамт, кинотеатр «Союзкино» и фабрика-кухня № 2.

Однако и сегодня в городской среде выделяются здания, построенные на рубе­же 1920–30-х годов. К жемчу­жинам иваново-вознесенского конструктивизма следует отнести здание бывшей гостиницы «Центральная» на площади Рево­люции, железнодорожный вокзал, дом-коммуну на 400 квартир, спроектиро­ванный московским архитек­тором Ильей Голосовым для кооператива Первого Рабочего поселка, подстан­цию № 2 московского архитектора Сергея Грузен­берга и Ивсельбанк, построен­ный по проекту Виктора Веснина. Именно в Ива­ново-Вознесенске академик Фомин опробовал стиль «красная дорика», или «про­­­летарская классика», который являлся возвращением от авангарда к класси­цизму. Его проект победил в кон­курсе на комплекс зданий для Иваново-Воз­несенского политехнического института и занимает несколько кварталов на одном из главных проспектов города.

Самым внушительным зданием города, которое бросается в глаза и в настоя­щее время, является Большой драмати­ческий театр. В этом конкурсе победил проект Ильи Голосова, однако к реализации был принят проект архитектора Власова, поскольку он предусматривал строительство из более дешевых материалов. Кроме этого, зрительный зал был уменьшен с 2500 мест до 1500. Сейчас в этом здании находится Дворец искусств, который вмещает целых три театра.

Здание Драматического театра. 1960-е годыpastvu.com

В конце 1920-х годов был построен крупнейший в СССР меланжевый комбинат, а также две прядильные фабрики — «Красная Талка» и фабрика имени Дзер­жинского. Последние фабрики были построены по всем канонам конструкти­визма с использо­ванием железобетона и практически сплошного остекления; они потрясающе смотрятся и сегодня.

Прядильный корпус фабрики «Красная Талка». Конец 1920-х — начало 1930-х годовpastvu.com

Еще один масштабный проект так и не был реализован. Это Дом советов, кото­рый должен был находиться на центральной площади города. Он пред­ставлял собой два корпуса, между которыми находилась восьми­этажная стеклянная башня. Строи­тельство началось, был возведен один корпус, однако в 1936 году политиче­ская конъюнктура существенно изменилась. Ивановскую про­мыш­лен­­ную область расформиро­вывают: она делится на Ивановскую и Ярослав­скую. В вышедшем в 1938 году «Кратком курсе истории ВКП (б)» было сказано, что Иваново-Вознесенский совет является не первым, а всего лишь одним из первых.

Так завершается вторая эпоха расцвета города. В дальнейшем строительство идет главным образом по типовым проектам, уникальные постройки стано­вятся большой редкостью. До сегодняшнего дня лицо города определяет фабричная краснокир­пичная промышленная архитектура XIX века и шедевры конструктивизма 1920–30-х годов. 

Византийская политика: что это такое

Особая политика, которой придерживались правители Византийской империи, представляет собой органичный сплав государственной стратегии и дипломатии.

Роль Константинополя на международной арене всегда отличалась большей опорой на тактику дипломатических интриг, чем на военную мощь. При этом Византия свыше тысячи лет оставалась одним из влиятельнейших государств Европы. Так в чем же секрет такой успешной политики?

Большая стратегия

В своей книге «Стратегия Византийской империи» американский политолог и специалист по международным отношениям и военной стратегии Эдвард Люттвак пишет, что правители этой супердержавы разработали целый комплекс принципов международной политики, обеспечивший главенство их страны на европейской арене.

Самым простым и действенным способом влияния на лидеров соседних народов византийцы считали элементарный подкуп. Получая значительные суммы, присвоения титулов, богатые подарки, приграничные вожди обязывались защищать империю от других возможных захватчиков.

Выделяя земли таким союзникам, Византия превращала их, по сути, в своих вассалов. Например, гунны получили территорию Фракии, герулы обосновались в Дакии, а лангобардам было разрешено поселиться в Паннонии и Норике.

Еще одним методом византийской политики было периодическое натравливание потенциальных и явных противников друг на друга. Император Юстиниан I (482–565 гг.) ополчил гуннов против болгар, а аваров против гуннов. Ослабить вандалов византийцам «помогло» племя остготов, а на тех в свою очередь Константинополь натравил франков.

Повсеместно применяя принцип «разделяй и властвуй», правители империи никогда не стремились к полному уничтожению противника, ведь вчерашний враг может стать ценным союзником в борьбе против новой угрозы.

Если супостата нельзя было устранить подкупом или одолеть чужими руками, в ход шли методы экономической блокады. Так во времена Юстинина I наиболее явным соперником Византии на международной арене была Персия. Константинополь добился союзнических отношений со всеми соседями государства Сасанидов. Персия оказалась буквально окружена врагами. Особую поддержку Юстиниана получили цари Лазики, преградившие персам путь к Черному морю. Торговлю с Индией и Китаем, которую прежде контролировали Сасаниды, Византия также старалась перенаправить по другим путям. Например, по Красному морю, в обход Персии.

Наряду с экономическими мерами воздействия, большую пользу Константинополю приносили дипломатические усилия. Иностранных послов было принято встречать очень торжественно, щедро одаривать их, поражать великолепием храмов и дворцов. Итальянский дипломат и историк Лиутпранд Кремонский (около 922–972 гг.) писал про золотое дерево, золотых птиц, позолоченных львов, парящий под потолком трон императора, роскошные пиры и удивительные развлечения.

Впрочем, представители племен, которых византийцы считали варварскими, иногда пользовались такими традициями Константинополя. Например, вождь гунновАттила, правивший с 434 по 453 годы, отправлял своих доверенных лиц послами к императору Феодосию II специально ради дорогих подарков. Так Аттила поощрял своих соратников за разного рода заслуги.

Византия и Русь

В IX–X веках империю начали беспокоить грабительские набеги русичей. Легендарный поход князя Олега на Царьград, который описан в «Повести временных лет», византийские хроники не упоминают. Возможно, это был один из тех случаев, когда жители Константинополя просто откупились богатыми дарами от потенциальных захватчиков, позволив им одержать лишь символическую победу –прибить щит князя на вратах столицы.

В лучших традициях византийской политики император Константин Багрянородный (905–959 гг.) натравливал на Русь печенегов, а самих русичей побуждал к конфликтам с болгарами.

Широко используемым методом распространения влияния Константинополя на другие страны была миссионерская деятельность. Призывая правителей соседних племен принимать христианство, императоры стремились обезопасить свои границы. Статус духовного и культурного центра Европы, который закрепился за их столицей, позволял византийцам ловко маневрировать, заключая и разрывая стратегические союзы в зависимости от существующих на данный момент обстоятельств.

Принятие Владимиром I Святославичем (около 960–1015 гг.) христианства и последующая женитьба его на византийской принцессе Анне была серьезной дипломатической победой Константинополя. Так империя добилась прекращения набегов русичей, заручилась их поддержкой в борьбе с половцами, а также вернула контроль над потерянным ранее Херсонесом, который князь Владимир подарил Византии в обмен на руку принцессы.

Правители Константинополя часто заключали династические браки, считая своих дочерей и сестер выгодной картой в политической игре.

Русские князья поддерживали союз с Византией, также считая его политически выгодным. Так в начале XII века Владимир Мономах усмирил жителей Херсонеса, восставших против Константинополя, об этом его попросил император Михаил VII.

Дипломатия и тактика

Принципы, на которых базировалась византийская внешняя политика, Э. Люттвак назвал «оперативным кодексом». Давайте перечислим эти принципы.

1. Армия всегда должна быть сильной и боеспособной, хорошо обеспеченной оружием и боеприпасами. Регулярные учения, проводящиеся в войсках, не дадут соседям усомниться в вашей готовности к войне.

2. Необходима разветвленная разведывательная сеть, потенциального врага нужно знать хорошо. Во всех соседних странах должны работать шпионы.

3. Следует избегать крупномасштабных битв, ограничиваясь мелкими приграничными стычками передовых отрядов.

4. В случае войны стоит разбить вражеское войско на отдельные отряды, с которыми легче справиться. Нужно заманивать противников в заранее подготовленные засады, лишать их обозов с провизией, стараться запутать и деморализовать.

5. В стане врага постоянно следует вербовать союзников, в том числе и во время войны.

6. Противников всегда можно подкупить деньгами или богатыми подарками, даже если это религиозные фанатики.

7. Необходима планомерная работа по экономическому ослаблению врагов, нельзя позволять им заключать выгодные торговые союзы.

8. Среди населения соседних стран должна быть организована необходимая агитация и пропаганда, чтобы иностранцы воспринимали Византию как доброе и сильное государство.

Интересно, что перечисленные здесь принципы византийской международной политики не утратили своей актуальности и в наше время.

Византий - это... Что такое Византий?

Византий и окрестные города на северном берегу Мраморного моря

Виза́нтий (греч. Βυζάντιον, лат. Byzantium) — древнегреческий город в месте соединения Мраморного моря, Босфора и Золотого Рога, предшественник турецкого Стамбула. Основан дорийскими колонистами из Мегары в VII веке до нашей эры. Вошёл в состав Римской империи во II веке до нашей эры. В 330 году по решению Константина Великого стал столицей империи под названием Новый Рим, затем Константинополь.

По имени Виза́нтия восточная часть Римской империи, существовавшая как самостоятельное государство с 395 по 1453 год, получила в историографии название Византийская империя, или просто Византи́я. Место расположения города ныне входит в стамбульский район Фатих.

Основание

Берега Мраморного моря мегарейцы осваивали с VIII века до нашей эры, ещё до Византия основав здесь Астак, Селимбрию, Перинтос и Халкедон.[1][2]

Создателем Византия и его первым царём в античной традиции считался Визас (др.-греч. Βύζας), которого греческие мифы называли сыном бога Посейдона и Кероэссы, дочери Зевса и Ио, родившейся на Золотом Роге (в другом варианте — сыном правителя Мегар Ниса). Согласно древним источникам, Визас (он же Визант) основал город в 667 году до нашей эры на землях, населённых фракийскими племенами.

По легенде, Дельфийский оракул дал напутствие Визасу поселиться «напротив слепых», имея в виду якобы неудачный выбор места для Халкедона, построенного за 13 лет до Византия на противоположном берегу Мраморного моря.

История

Город-государство

Удачное географическое и стратегическое положение способствовало бурному развитию торговли и процветанию города. Город контролировал Босфор, и, соответственно, торговые пути из Европы в Азию и из Чёрного моря в Эгейское. Но, благодаря такому важному положению, город много раз подвергался нападениям.

В 515 году до н. э., во время похода Дария на скифов, город был подчинён персидской власти. Известен тиран Аристон, правивший как вассал персов (он же правил и в Халкедоне). После сражения при Платеях город освободился от персидской власти с помощью спартанского и афинского флота под командованием Павсания и вновь получил важное стратегическое значение. Держась на стороне афинского союза государств, Византий во время Пелопоннесской войны не раз был «яблоком раздора» между спартанцами и афинянами. Победы Алкивиада (408 г. до н. э.) удержали его в Афинском союзе. В 403 г. до н. э. городом ненадолго овладел Клеарх из Спарты. После вспыхнувшего восстания против афинян Византий получил право автономии (357—355 гг. до н. э.). В 227 году до н. э. галаты, прибывшие из Европы, поселяются на Азиатской стороне города. А в 146 году до н. э. союз, заключённый с Римом, обеспечил военную оборону города.

Римский период

В 74 году до н. э. город попадает под власть Рима, что обеспечило ему мирное существование более чем на 200 лет. Однако во время гражданской войны 193-197 г.г.[3], город, поддержавший Песценния Нигера, испытал трехлетнюю осаду и был взят войсками Септимия Севера, который приказал разрушить все укрепления и отменить все политические и торговые привилегии. Это положило начало упадку Византия. В III веке он неоднократно подвергался набегам со стороны варваров. Из сохранившихся построек со времён Септимия Севера частично сохранился ипподром.

С 324 года Константин Великий начал на месте сравнительно небольшого к тому времени Византия строительство новой столицы Римской империи — Константинополя, законченное в 330 году.

Литература

• Harris, Jonathan, Constantinople: Capital of Byzantium (Hambledon/Continuum, London, 2007). ISBN 978 1847251794
• Jeffreys, Elizabeth and Michael, and Moffatt, Ann, Byzantine Papers: Proceedings of the First Australian Byzantine Studies Conference, Canberra, 17-19 May 1978 (Australian National University, Canberra, 1979).

Примечания

Архитектура Византии - это... Что такое Архитектура Византии?

Интерьер Софийского собора, шедевра византийской архитектуры Колонны, поддерживающие галерею в храме Святой Софии Храм Святой Софии в Трапезунде Церковь Святой Ирины в Константинополе Монастырь Студеница в Сербии

Перенесение Константином Великим резиденции римских императоров в Византию, имевшее последствием распад Римской империи на две части и обособление Востока от Запада, составляет одно из важнейших событий Всемирной истории вообще и истории искусства в частности. Тогда как Древний Рим под влиянием нашествия варваров на Италию и разложения всего строя античной жизни быстро утрачивал своё величие, новая столица приобретала все большее и большее значение, и вскоре сделалась средоточием блестящей цивилизации, распространившейся отсюда на весь Восток и даже на западные страны.

История

Уже с первых лет своего существования Византия, стараясь превзойти Рим в отношении изящества и роскоши, начала украшаться величественными сооружениями и всяческими произведениями искусства, для исполнения которых в этот город отовсюду стекались лучшие художники. Возникшее здесь искусство вследствие религиозных, политических и бытовых условий приняло особый склад, в котором к греко-римским элементам примешивались в сильной степени восточные веяния. Достигнув полного своего расцвета в первой половине VI века, при Юстиниане, Византийское искусство испытывало подъём до начала XIII века и только по занятии Константинополя латинянами стало приходить в упадок. В этот долгий период времени оно создало много замечательных памятников, как в столице, так и в областях Восточной империи, оказало существенное влияние на развитие искусства Армении, России, самой Италии и далёкой Франции; и в арабском, и в турецком искусстве слышны византийские отголоски и мотивы. Византия сберегла в темную пору Средних веков античные предания и отличительные технические приемы, облегчившие потом первые шаги к изучению искусства эпохи Возрождения.

Характерные черты византийского зодчества

Заимствовав формы от античной архитектуры, византийское зодчество постепенно их видоизменяло и в течение V века выработало, преимущественно для храмоздательства, тип сооружений, по плану и всей конструктивной системе существенно отличающийся от типа древнехристианских базилик. Главную его особенность составляет употребление купола для покрытия средней части здания (центрально-купольная система). Купол был уже известен в языческом Риме, равно как и на Востоке (напр. в Сирии), но в большинстве случаев помещался на круглом основании; если же основание было квадратное или многогранное, то между ним и куполом не существовало надлежащей органической связи. Византийцы первые удачным образом разрешили задачу помещения купола над основанием квадратного и вообще четырёхугольного плана при помощи так называемых парусов.

Если взять параллелепипед А и покрыть его куполом в виде сферического сегмента B, то купол будет подпираться только четырьмя точками вертикальных стен, и внутри сооружения образуются впалые углы, вредящие впечатлению лёгкости и гармоничности сооружения.

Купол на парусах

Решением византийских зодчих стало срезание углов параллелепипеда таким образом, что верхние части его стен приняли дугообразную форму; купол стал покоиться на вершинах этих четырёх дуг и связываться с нижней частью сооружения сферическими треугольными поверхностями, лежащими между этими дугами и похожими на надутые снизу треугольные паруса (отсюда — название этого архитектурного элемента). Не довольствуясь этим, для придания куполу характера ещё большей лёгкости вместо прямых отвесных стен нижнего сооружения начали строить полукруглые в плане ниши, оканчивающиеся вверху, у купола, полусферическими поверхностями таким образом, что купол держался на вершинах арок этих ниш и на четырёх массивных столбах, подпирающих паруса. Эта средняя часть регулировала прочие части сооружения.

Церковь Святой Ирины в Константинополе.

Подобная система постройки применялась преимущественно в храмах, представлявших в общем плане соединение пяти квадратов в виде равноконечного (так называемого греческого) креста: над средним квадратом находился купол, в боковых квадратах — открывающиеся в это среднее пространство ниши; квадраты же, занимающие собой промежутки между оконечностями креста, представляли придаточные части, обыкновенно более низкие, чем сам крест. Наконец, к восточной стороне храма пристраивалась полукруглая апсида для алтаря, а к западной — притвор (нартекс).

В первое время византийский купол имел довольно плоскую форму, потом — более возвышенную, но стоял непосредственно на арках и парусах; впоследствии между ними и куполом появился цилиндрический барабан (тамбур), так что здание увенчивалось уже не сегментом сферы, а возвышенной главой. Нередко здание имело, кроме купола или главы над средним пространством, ещё два, четыре и даже больше куполов или глав над побочными пространствами.

Внутри византийских храмов вокруг среднего подкупольного пространства, за исключением алтарной стороны, шла галерея наподобие хоров. Она предназначалась для женщин, присутствующих при богослужении, и потому называлась гинекеем. Снизу эту галерею поддерживали колонны, антаблемент которых был, не горизонтальный, а состоял из полуциркульных арок, перекинутых с колонны на колонну. Капители колонн в византийской архитектуре в большинстве случаев лишились абаки и приняли оригинальную форму усеченной четырёхгранной пирамиды, обращённой меньшим основанием вниз и покрытой не особенно выпуклой орнаментацией, мотивы которой составляют акантовые листья и другие офантазированные формы растительного царства; нередко этот орнамент был обведён по рёбрам пирамиды узорным бордюром. Ступни арок опирались не непосредственно на капители колонн, а на уложенные на них промежуточные элементы — подушки, так называемые пульваны, похожие на куб со скошенными книзу боковыми гранями, также украшенные орнаментом.

Вообще внутренность здания не отличалась богатством и сложностью архитектурных деталей, но зато его стены облицовывались снизу дорогими сортами мрамора, а вверху, точно так же, как и своды, обильно украшались позолотой, мозаичными изображениями на золотом фоне или фресковой живописью.

Снаружи здание представляло два яруса продолговатых окон с округленным верхом, расположенных соответственно двум этажам сооружения. Эти окна иногда группировались попарно или по три, причём части каждой группы отделялись одна от другой небольшой колонкой, а сама группа была обрамлена фальшивой аркой. Кроме окон в стенах, для освещения здания служили окна в куполе, у самого его основания, или в тамбуре главы.

Эволюция византийской архитектуры

Указанные системы и формы византийское зодчество усвоило постепенно, и не везде применяло вполне, без тех или других отступлений от общего типа. Первые проявления византийского архитектурного стиля мы видим в некоторых храмах Равенны, а именно в соборной крестильнице, выстроенной приблизительно в 430 г. по несложному плану правильного восьмиугольника; затем — в усыпальнице Галлы Плацидии (ныне ц. св. Назария и Кельсия), первом примере храма с крестообразным планом и с куполом над средним пространством (сооруж. около 450 г.), и в церкви св. Виталия (528—547 гг.), в которой прекрасно разрешена задача сооружения по восьмиугольному плану. Эти архитектурные памятники не представляют ещё настоящих элементов центрально-купольной системы.

Святая София.

Впервые черты византийской архитектуры отчетливо видны в константинопольской церкви святых Сергия и Вакха (527—565), представляющей переход от вышеупомянутых зданий к главному, великолепнейшему памятнику византийской архитектуры — Храму Святой Софии, сооружённому Юстинианом в 532—537 гг. в память об усмирении бунта, во время которого этот государь чуть было не лишился престола.

Главными строителями Собора Святой Софии были Анфимий из Тралл и Исидор из Милета. Через 20 лет по торжественном освящении св. Софии землетрясение повредило создание Анфимия и Исидора, в особенности купол; здание подпёрли контрфорсами, от которых оно утратило свой прежний вид, купол же сложили вновь, причём сделали его более возвышенным. В таком виде св. София просуществовала до завоевания Константинополя турками (в 1453 г.), которые обратили её в свою главную мечеть, закрыв мозаичные изображения на её стенах штукатуркой, уничтожив в ней престол, алтарную преграду и прочие принадлежности христианского культа и обезобразив её наружность разными пристройками. (В 1935 году с фресок и мозаик были счищены скрывавшие их слои штукатурки. Таким образом, в настоящее время на стенах храма можно видеть и изображения Иисуса Христа и Богоматери, и цитаты из Корана на четырёх больших щитах овальной формы.)

В плане собор представляет собой продолговатый четырёхугольник (75,6 м длины и 68,4 м ширины), образующий три корабля: средний — широкий, боковые — более узкие. Середина широкого корабля, квадратная в основании, ограничена по углам четырьмя массивными столбами, подпирающими громадные арки, и покрыта довольно плоским куполом 30 м в диаметре, вершина которого отстоит на 51 м от пола. К этому подкупольному пространству примыкают с востока и запада две колоссальные ниши с полусферическим верхом: в восточную нишу открываются своими арками ещё три меньшие ниши, из которых средняя, служившая алтарной апсидой, глубже остальных и выступает из общего плана храма в виде полукружия; к западной большой нише примыкают также три ниши; из них средняя, представляющая вверху не полусферический, а обыкновенный коробовый свод, содержит в себе три двери, ведущие в пристроенные к храму внутренний и внешний притворы (esonartex и exonartex), впереди которых некогда находился теперь несуществующий двор, обнесенный галереей с колоннами. Подкупольное пространство с северной и южной сторон сообщается с боковыми кораблями с помощью арок, поддерживаемых колоннами; под этими арками идёт ещё по ярусу подобных же арок, которыми открываются в подкупольное пространство устроенные в боковых кораблях галереи гинекея, а ещё выше — громадные арки, поддерживающие купол, заделаны прямой стеной с окнами, расположенными в три ряда. Кроме этих окон, внутренности храма дают обильное, хотя и несколько рассеянное освещение 40 окон, опоясывающих основание купола, и по пяти окон в больших и малых нишах.

Этот храм может считаться высшим выражением византийского искусства в той стадии развития, какой оно достигло при Юстиниане и ближайших его преемниках. Современники восторгались этой дивной церковью, художники вдохновлялись ею, и она сделалась прототипом храмовых сооружений не только для Константинополя, но и для всего Востока; даже впоследствии турки старались подражать ей при постройке своих мечетей. Впрочем, последующие византийские зодчие не довольствовались простым копированием св. Софии, но видоизменяли её план и основные формы с большой находчивостью. Столь удачно применённый к ней купол стал темой, на которую разыгрывались разнообразные вариации, и в самом Константинополе вскоре после св. Софии возникли церкви того же типа, но не похожие на неё во многих отношениях. Такова, например, церковь св. Апостолов, построенная по плану греческого креста, с куполами над каждым из пяти квадратов, составляющих крест, причём из этих пяти куполов снабжён окнами только средний.

Церковь св. Ирины своим планом и внутренностью сильно напоминает св. Софию в малом виде; но купол её не плоский, а представляет углубление в 1 1/3 своего радиуса; она любопытна также потому, что в ней, кроме главного купола, есть ещё другой, лежащий над трапезной частью и имеющий редкую в византийском искусстве форму эллипса.

Церковь Святой Ирины

В церкви Μοντής Κόρας, то есть «Жилище Девы» — три купола, лежащие уже на барабанах. Церковь богородицы (Феотокос), одна из самых изящных в Константинополе, относящаяся к концу IX века, отличается красивым фасадом, состоящим из аркад на колонках, с окнами в два яруса, четырьмя лёгкими грациозными главами, из которых одна, главная, возвышается над серединой церкви, а три меньшие — над нартексом.

Из церквей в провинциях Византийской империи особенного внимания заслуживает Кафоликон (то есть собор) в Афинах, сооружённый в VIII или в IX в. и имеющий форму креста с единственной главой над средним пространством. Этот небольшой храм представляет видоизменение византийского стиля, встречающееся в южно-греческих и пелопоннесских церквах, в котором существенное составляют фасады с фронтонами или мезонинами, напоминающие фасады базилик, особый род черепичных крыш и меньшее число менее больших окон, чем в самой Византии. Из храмов, подходящих по типу к Кафоликону, можно указать на церковь св. Никодима, также в Афинах, увенчанную 13 куполами, церковь св. Феодора, там же, имеющую всего один купол, и на несколько церквей в Салониках: Пресв. Богородицы, св. Илии, св. Апостолов, св. Димитрия и др.

С наступлением XIII века развитие византийской архитектуры прекратилось, и под конец существования Восточной империи эта отрасль искусства вращалась лишь в прежних своих формах, порой примешивая к ним заимствованные извне элементы, но не будучи уже в силах органически слить их с основным стилем.

Культурное значение Византии

Политическое и культурное влияние Византии в течение всех Средних веков распространилось более или менее сильно в искусстве народов, приходивших в какое-либо соприкосновение с ней; приёмы византийского зодчества проникли в различные, даже отдалённые, края тогдашнего мира. Таким образом, в Италии, кроме упомянутых нами равеннских церквей, носят на себе отпечаток византийского стиля некоторые храмы Сицилии (собор Монреале, Палатинская капелла и Марторана в Палермо, Мессинский собор), собор св. Марка в Венеции (освящ. в 1085 г.), церкви на остр. Торчелло и других пунктах Адриатического прибрежья. В Германии из сооружений этого стиля, возникших во времена Карла Великого на берегах Рейна, уцелела императорская капелла при Ахенском соборе (796—804), представляющая довольно близкое подражание равеннской церкви св. Виталия. Во Франции, в Лиможе и соседних местах, мы находим несколько храмов, в которых видно несомненное влияние византийства, какова, напр., церковь св. Фронта в Перигё. Но нигде зодчество Византии не дало от себя столь сильных и долговечных отпрысков, как в Армении, Грузии, Сербии и России — странах, заимствовавших его оттуда вместе с догматами и обрядами религии (см. Грузинское искусство и Русское искусство).

Повторение византийской архитектуры в России

Морской собор в Кронштадте

В конце XIX — начале XX веков в храмовой архитектуре России был распространён так называемый «псевдовизантийский стиль», являющийся повторением зодчества древней Византии. Многие храмы строились в подражание Софийскому собору. Ярким примером псевдовизантийского стиля является Никольский Морской собор в Кронштадте (1902—1914, арх. В. А. Косяков, Д. К. Пруссак). У таких храмов купола имеют, как правило, приземистую форму и расположены на широких низких барабанах, опоясанных оконной аркадой. Центральный купол, как правило, больше всех остальных. Часто барабаны малых куполов выступают из здания храма лишь наполовину — либо в виде апсид, либо в виде барабанов, наполовину утопающих в крыше. Малые купола такой формы в византийской архитектуре называются конхами. Внутренний объём храма традиционно не разделяется пилонами или крестовыми сводами, образуя таким образом единый церковный зал, создающий ощущение просторности и способный вмещать несколько тысяч человек. Известнейшим архитектором, работавшим в псевдовизантийском стиле был В. А. Косяков.

См. также

Литература

Ссылки

История Византии

Византия. 13 век

Византия — удивительное средневековое государство на юго-востоке Европы. Своеобразный мост, эстафетная палочка между античностью и феодализмом. Всё его тысячелетнее существование — непрерывная череда войн гражданских и с внешними врагами, бунтов черни, религиозных распрей, заговоров, интриг, государственных переворотов, совершаемых знатью. То взлетая на вершину могущества, то низвергаясь в пропасть отчаяния, распада, ничтожества, Византия тем не менее сумела сохранить себя в протяжении 10 веков, являясь примером для современников в государственном устройстве, организации армии, торговли, дипломатическом искусстве. Да и сегодня летопись Византии — книга, которая учит как следует и не следует управлять поданными, страной, миром, демонстрирует важность роли личности в истории, показывает греховность человеческой природы. При этом историки до сих пор спорят, чем же было византийское общество — позднеантичным, раннефеодальным или чем-то средним*

Названием этого нового государства было «Царство ромеев», на латинском Западе его называли «Романия», а турки впоследствии стали называть «государством румов» или просто «Рум». Историки начали в своих трудах именовать это государство «Византией» или «Византийской империей» уже после его падения

Примерно в 660 году до нашей эры на мысу, омываемом водами пролива Босфор, черноморскими волнами бухты Золотой Рог и Мраморным морем, выходцы и греческого города Мегар основали торговый форпост на пути из Средиземного в Черное море, названный в честь предводителя колонистов Византа. Новый город так и назвали Византий.

Просуществовал Византий около семисот лет, служа транзитным пунктом на пути купцов и мореходов, следующих из Греции в греческие колонии северных берегов Черного моря и Крыма и обратно. Из метрополии торговцы везли вина и оливковое мас­ло, ткани, керамику, другие изделия ремесленников, назад — хлеб и пушнину, корабельный и строе­вой лес, мед, воск, рыбу и скот. Город рос, богател и потому постоянно находился под угрозой вражеского вторжения. Не раз его жители отражали натиск варварских племен из Фракии, персов, спартанцев, македонцев. Лишь в 196-198 годах нашей эры город пал под натиском легионов римского императора Септимия Севера и был разрушен

Византия едва ли не единственное государство в истории, имеющее точные даты рождения и смерти: 11 мая 330 года — 29 мая 1453 года

• 324, 8 ноября — римский император Константин Великий (306— 337) основал на месте древнего Византия новую столицу Римской империи. Чем такое решение было вызвано, точно неизвестно. Возможно, Константин стремился создать центр империи, удаленный от Рима с его непрерывными усобицами в борьбе за императорский трон.
• 330, 11 мая — торжественная церемония провозглашения Константинополя новой столицей Римской империи

Церемония сопровождалась христианскими и языческими религиозными обрядами. В память основания города Константин велел отчеканить монету. На одной ее стороне был изображен сам император в шлеме и с копьем в руке. Здесь же была надпись — «Константинополь». На другой стороне — женщина с колосьями и рогом изобилия в руках. Император даровал Константинополю муниципальное устройство Рима. В нем был учрежден сенат, египетский хлеб, которым ранее снабжался Рим, стал направляться на нужды населения Константинополя. Подобно Риму, построенному на семи холмах, Константинополь раскинулся на обширной территории семи холмов Босфорского мыса. В годы царствования Константина здесь было сооружено около 30 великолепных дворцов и храмов, более 4 тыс. крупных зданий, в которых жила знать, цирк, 2 театра и ипподром, более 150 бань, примерно такое же количество хлебопекарен, а также 8 водопроводов

• 378 — битва при Адрианополе, в которой римляне были разбиты армией готов
• 379 — римским императором стал Феодосий (379—395). Он заключил мир с готами, но положение Римской империи было непрочным
• 394 — Феодосий провозгласил христианство единственной религией империи и разделил её между сыновьями. Западную отдал Гонорию, Восточную — Аркадию
• 395 — Константинополь стал столицей Восточной Римской империи, которая впоследствии превратилась в государство Византия
• 408 — Императором Восточной римской империи стал Феодосий II, во время правления которого вокруг Константинополя были построены стены, определившие те границы, в которых Константинополь существовал в течение многих веков.
• 410, 24 августа — войска вестготского короля Алариха овладели и разграбили Рим
• 476 — падение Западной римской империи. Вождь германцев Одоакр сверг последнего императора Западной империи Ромула.

В состав Византии вошла восточная половина Римской империи по линии,проходившей по западной части Балкан до Киренаики. Расположенная натрех континентах — на стыке Европы, Азии и Африки,- она занимала площадь до 1 млн. кв. км, включая Балканский полуостров, Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет, Киренаику, часть Месопотамии и Армении, острова, в первую очередь Крит и Кипр, опорные владения в Крыму (Херсонес), на Кавказе (в Грузии), некоторые области Аравии, острова Восточного Средиземноморья. Ее границы простирались от Дуная до Евфрата. Территория империи была достаточно плотно заселена. По некоторым подсчетам, она имела 30-35 млн. жителей. Основную часть составляли греки и эллинизированное население. Кроме греков в Византии жили сирийцы, копты, фракийцы и иллирийцы, армяне, грузины, арабы, евреи

• V век, окончание — VI век, начало — наивысшая точка подъема ранней Византии. На восточной границе царил мир. С Балканского полуострова удалось удалить остготов (488), отдав им Италию. В правление императора Анастасия (491-518) государство обладало значительными накоплениями в казне.
• VI—VII века — Постепенное освобождение от латыни. Греческий язык стал не только языком церкви и литературы, но и государственного управления.
• 527, 1 августа — Императором Византии стал Юстиниан I. При нем был разработан Кодекс Юстиниана — свод законов, регламентировавших все стороны жизни византийского общества, построен храм святой Софии — шедевр архитектуры, пример высочайшего уровня развития культуры Византии; произошло восстание константинопольской черни, вошедшее в историю под именем «Ника»

38-летнее правление Юстиниана было кульминационным и периодом ранневизантийской истории. Его деятельность сыграла немалую роль в консолидации византийского общества, крупных успехах византийского оружия, вдвое раздвинувших границы империи до уже никогда не достигавшихся в дальнейшем пределов. Его политикой был упрочен авторитет византийского государства, а слава блестящей столицы — Константинополя и правившего в ней императора стала распространяться среди народов. Объяснение этого «взлета» Византии — личность самого Юстиниана: колоссальное честолюбие, ум, организаторский талант, необычайная работоспособность, («император, который никогда не спит»), упорство и настойчивость в достижении своих целей, простота и строгость в личном быту, хитроватость крестьянина, умевшего под напускной внешней бесстрастностью и спокойствием скрывать свои мысли и чувства

• 513 — к власти в Иране пришел молодой и энергичный Хосров I Ануширван.
• 540-561 — начало крупномасштабной войны Византии с Ираном, в которой Иран имел цель перекрыть в Закавказье и Южной Аравии — связи Византии со странами Востока, выйти к Черному морю и нанести удар по богатым восточным провинциям.
• 561 — мирный договор Византии с Ираном. Был достигнут на приемлемых для Византии, но оставил Византии разоренными и опустошенными некогда богатейшие восточные провинции
• VI век — вторжения гуннов и славян на балканские территории Византии. Их оборона опиралась на систему пограничных крепостей. Однако в результате непрерывных вторжений балканские провинции Византии были также разорены

Для обеспечения продолжения военных действий Юстиниану пришлось увеличить налоговый гнет, вводить новые чрезвычайные поборы, натуральные повинности, закрывать глаза на возраставшее лихоимство чиновников, лишь бы они обеспечивали поступления в казну, пришлось свернуть не только строительство, в том числе и военное, но и резко сократить армию. Когда Юстиниан умер, его совреманник написал: (Юстиниан умер)«после того как наполнил весь мир ропотом и смутами»

• VII век, начало — Во многих районах империи вспыхнули восстания рабов и разоренных крестьян. Взбунтовалась беднота в Константинополе
• 602 — бунтовщики возвели на престол одного из свои военачальников — Фоку. Против него выступили рабовладельческая знать, аристократии, крупные землевладельцы. Началась гражданская война, которая привела к уничтожению большей части старой земельной аристократии, резко ослабли экономические и политические позиции этого социального слоя
• 610, 3 октября — в Константинополь вошли войска нового императора Ираклия. Фока был казнен. Гражданская война закончилась
• 626 — война с Аварским каганатом, едва не закончившаяся разграблением Константинополя
• 628 — победа Ираклия над Ираном
• 610-649 — возвышение арабских племен Северной Аравии. В руках арабов оказаась вся византийская Северная Африка
• VII век, вторая половина — арабы громили приморские грода Византии, неоднократно пытались захватить Константинополь. К ним перешло господство на море
• 681 — образование Первого Болгарского царства, на столетие ставшего главным противником Византии на Балканах
• VII век, окончание — VIII век, начало — период политической анархии в Византии, вызванной борьбой за императорский трон между группировками феодальной знати. После свержения с престола в 695 году императора Юстиниана II за два с лишним десятилетия на троне сменилось шесть императоров
• 717 — трон захватил Лев III Исавр — основатель новой Исаврийской (Сирийской) династии, в течение полутора веков правившей Византией
• 718 — Неудачная попытка арабов захватить Констнатинополь. Переломная дата в истории страны — начало рождения средневековой Византии.
• 726-843 — религиозная распря в Византии. Борьба между иконоборцами и иконопочитателями

Иконоборчество возникло формально как движение против почитания икон, и было своеобразным протестом против богатой городской церкви с ее пышным официозным культом, бесчисленным паразитическим городским монашеством. Император Лев III Исавр поддержал иконоборцев, издав в 726 году знаменитый эдикт против почитателей икон. Церковный собор 754 года предал анафеме всех, кто стремился изобразить на иконах лики святых. Борьба между иконопочитателями и иконоборцами продолжалась в различных формах в течение VIII — первой половины IX в. Она закончилась в 843 году победой иконопочитателей

• VIII век — в Византии уменьшилось количество и значение городов, большинство приморских городов превратилось в маленькие портовые поселки, городское население поредело, зато сельское увеличилось, дорожали и стали дефицитом металлические орудия труда, оскуднела торговля, но значительно возросла роль натурального обмена. Это все признаки становления в Византии феодализма
• 821-823 — первое антифеодальное восстание крестьян под руководством Фомы Славянина. Народ был недоволен ростом налогов. Восстание приняло всеобщий характер. Армия Фомы Славянина едва не захватила Константинополь. Лишь подкупив некоторых сторонников Фомы и получив поддержку болгарского хана Омортага, император Михаил II сумел разгромить повстанцев
• 867 — императором Византии стал Василий I Македонянин первый император новой династии — Македонской

Она правила Византией с 867 по 1056 годы, ставших для Византии эпохой расцвета. Границы её раздвинулись почти до пределов ранней Византии ( 1 млн. кв. км). Ей вновь принадлежала Антиохия и Северная Сирия, армия стояла на Евфрате, флот — у побережья Сицилии, защищая Южную Италию от попыток арабских вторжений. Власть Византии признавали Далмация и Сербия, а в Закавказье — многие правители Армении и Грузии. Длительная борьба с Болгарией закончилась превращением ее в 1018 году в византийскую провинцию. Население Византии достигало 20-24 млн человек, из них 10% горожан. Городов насчитывалось около 400, с числом жителей от 1-2 тысяч до десятков тысяч. Самым знаменитым был Константинополь

Великолепные дворцы и храмы, множество процветающих торговых и ремесленных заведе­ний, бурлящий порт, у причалов которого стояло бесчис­ленное множество судов, разноязыкая, пестро одетая толпа горожан. Улицы столицы кишели народом. Большинство толпилось у многочисленных лавок в центральной части города, в рядах Артополиона, где располагались булочные и пекарни, а также лавки, где торговали овощами и рыбой, сыром и разными горячими закусками. Простонародье обычно питалось овощами, рыбой и фруктами. В бесчисленных кабаках и тавернах продавали вино, лепешки и рыбу. Эти заведения были для константинопольских бедняков своего рода клубами.

Простолюдины ютились в высоких и очень узких домах, в которых были десятки крошечных квартир или каморок. Но и это жилье стоило дорого и многим недоступно. Застройка жилых кварталов велась очень беспорядочно. Дома буквально громоздились друг на друга, что было одной из причин огромных разрушений во время частых здесь землетрясений. Кривые и очень узкие улочки были невероятно грязны, завалены отбросами. Высокие дома не пропускали дневной свет. По ночам улицы Константинополя практически не освещались. И хотя существовала ночная стража, в городе хозяйничали многочисленные шайки грабителей. Все городские ворота на ночь запирались, и людям, не успевшим пройти до их закрытия, приходилось ночевать под открытым небом.

Неотъемлемой частью картины города были толпы нищих, ютившихся у подножия гордых колонн и у постаментов прекрасных статуй. Константинопольские нищие были своеобразной корпорацией. Их дневной заработок имел не каждый рабочий человек

• 907, 911, 940 — первые контакты и договоры императоров Византии с князьями Киевской Руси Олегом, Игорем, княгиней Ольгой: русским купцам было предоставлено право беспошлинной торговли во владениях Византии, им выдавались бесплатно продовольствие и все необходимое для жизни в Константинополе в течение шести месяцев, а также припасы на обратный путь. Игорь принял на себя обя­зательство защищать владения Византии в Крыму, а им­ператор дал обещание оказывать в случае необходимо­сти военную помощь киевскому князю
• 976 — императорский трон занял Василий II

Правление наделенного необычайным упорством, беспощадной решительностью, административным и военным талантом Василия Второго было вершиной византийской государственности. 16 тыс. ослепленных по его приказу болгар, принесших ему прозвище «Болгаробойцы» — демонстрация решимости беспощадно расправиться с любой оппозицией. Военные успехи Византии при Василии были последними крупными ее успехами

• ХI век — международное положение Византии ухудшилось. С севера византийцев начали теснить печенеги, с востока — турки-сельджуки. В 60-х годах XI в. византийские императоры несколько раз предпринимали походы против сельджуков, но остановить их натиск не удалось. К концу XI в. под властью сельджуков оказались почти все византийские владения в Малой Азии. Норманны закрепились в Северной Греции и на Пелопоннесе. С севера почти до стен Константинополя докатывались волны печенежских вторжений. Пределы империи неумолимо сокращались, и кольцо вокруг ее столицы постепенно сжималось.
• 1054 — христианская церковь разделилась на западную (католическую) и восточную (православную). это было важнейшее для судьбы Византии событие
• 1081, 4 апреля — На византийский престол взошел Алексей Комнин — первый император новой династии. Его потомки Иоанн II и Маиуил I отличались военной доблестью и вниманием к государственным делам. Династия смогла почти на век вернуть империи мощь, а столице — блеск и пышность

Хозяйство Византии испытало подъем. В XII в. оно стало полностью феодальным и давало все больше товарной продукции, расширяло объем своего вывоза в Италию, где бурно росли города, нуждавшиеся в зерне, вине, масле, овощах и фруктах. Объем товарно-денежных отношений возрос в XII в. в 5 раз по сравнению с IX в. Правительство Комнинов ослабило монополию Константинополя. В крупных провинциальных центрах развивались производства, аналогичные константинопольским (Афины, Коринф, Никея, Смирна, Эфес). Были предоставлены привилегии итальянскому купечеству, что в первой половине XII века стимулировало подъем производства и торговли, ремесла многих провинциальных центров

• 1096, 1147 — рыцари первого и второго крестового похода пожаловали в Константинополь. Императоры с большим трудом откупились от них.
• 1182, май — константинопольская чернь устроила латинский погром.

Горожане жгли и грабили дома венецианцев и генуэзцев, составлявших конкуренцию местным купцам, убивали, не разбирая ни возраста, ни пола. Когда часть итальянцев сделала попытку спастись на своих судах, стоявших в гавани, их уничтожили «греческим огнем». Многие латиняне были заживо сожжены в собственных домах. Богатые и процветающие кварталы были превращены в развалины. Византийцы громили церкви латинян, их благотворительные учреждения и больницы. Были убиты и многие духовные лица, в том числе папский легат. Те итальянцы, которые успели покинуть Константинополь до начала резни, начали в отместку разорять византийские города и селения на берегах Босфора и на Принцевых островах. Они стали повсеместно призывать латинский Запад к возмездию. Все эти события еще более усилили вражду между Византией и государствами Западной Европы

• 1187 — Византия и Венеция заключили союз. Византия предоставила Венеции все прежние привилегии и полный налоговый иммунитет. Полагаясь на флот Венеции, свой флот Византия свела к минимуму
• 1204, 13 апреля — Константинополь взяли штурмом участники четвертого крестового похода.

Город подвергся погрому. Его уничтожение довершили пожары, бушевавшие до осени. Пожары уничтожили богатые торгово-ремесленные кварталы и полностью разорили торговцев и ремесленников Константинополя. После этого страшного бедствия торговые и ремесленные корпорации города утратили былое значение, а Константинополь надолго потерял свое исключительное место в мировой торговле. Погибли многие памятники архитектуры и выдающиеся произведения искусства.

Сокровища храмов составили огромную часть добычи крестоносцев. Венецианцы вывезли из Константинополя множество редчайших памятников искусства. Былое великолепие византийских соборов после эпохи крестовых походов можно было увидеть только в церквах Венеции. Хранилища ценнейших рукописных книг — средоточие византийской науки и культуры — попали в руки вандалов, которые устраивали бивуачные костры из свитков. В огонь летели произведения древних мыслителей и ученых, религиозные книги. Катастрофа 1204 г. резко затормозила развитие византийской культуры

Завоевание Константинополя крестоносцами знаменовало собой крушение Византийской империи. На ее обломках возникло несколько государств. — Крестоносцы создали Латинскую империю со столицей в Константинополе. В ее состав входили земли по берегам Босфора и Дарданелл, часть Фракии и ряд островов Эгейского моря — Венеции досталось северное предместье Константинополя и несколько городов на побережье Мраморного моря — глава Четвёртого крестового похода Бонифаций Монферратский стал главой Фессалоникского королевства, созданного на территории Македонии и Фессалии — В Морее возникло Морейское княжество — На Черноморском побережье Малой Азии образовалась Трапезундская империя — На западе Балканского полуострова появился Эпирский деспотат. — В северо-западной части Малой Азии была образована Никейская империя — наиболее сильная среди всех новых государств

• 1261, 25 июля — армия императора Никейской империи Михаила VIII Палеолога захватила Константинополь. Латинская империя перестала существовать, а Византийская была восстановлена. Но территория государства сократилась в несколько раз. Ей принадлежала лишь часть Фракии и Македонии, несколько островов Архипелага, отдельные районы Пелопоннесского полуострова и северо-западная часть Малой Азии. Не вернула себе Византия и торгового могу­щества.
• 1274 — Желая укрепить государство Михаил поддержал идею унии с римской церковью, с тем чтобы, опираясь на содействие папы, установить союз с латинским Западом. Это вызвало раскол в византийском обществе
• ХIV век — Византийская империя неуклонно шла к гибели. Ее сотрясали междоусобицы, она терпела поражение за поражением в войнах с внешними врагами. Императорский двор погряз в интригах. О закате говорил даже внешний облик Константинополя «всем бросалось в глаза, что императорские дворцы и палаты знатных лежали в разрушении и служили отхожими местами для мимо ходящих и клоаками; равно и величавые здания патриархата, окружавшие великий храм св. Софии… были разрушены или вовсе истреблены»
• XIII век, конец — XIV век, начало — в северо-западной части Малой Азии возникло сильное государство турок-османов
• XIV век, конец — XV век первая половина — турецкие султаны из династии Османа полностью подчинили себе Малую Азию, захватили почти все владения Византийской империи на Балканском полуострове. Власть византийских императоров к тому времени распространялась только на Константинополь и незначительные территории вокруг него. Императоры вынуждены были признать себя вассалами турецких султанов
• 1452, осень — турки заняли последние византийские города — Месимврию, Анихал, Визу, Силиврию
• 1453, март — Константинополь окружен огромной турецкой армией султана Мехмеда
• 1453. 28 мая — в результате штурма турок Константинополь пал. История Византии закончилась

Династии византийских императоров

• Династия Константина (306-364)
• Династия Валентиниана-Феодосия (364-457)
• Династия Львов (457-518)
• Династия Юстиниана (518-602)
• Династия Ираклия (610-717)
• Династия Исаврийская (717-802)
• Династия Никифора (802-820)
• Династия Фригийская (820-866)
• Династия Македонская (866-1059)
• Династия Дук (1059-1081)
• Династия комнинов (1081-1185)
• Династия Ангелов (1185-1204)
• Династия Палеологов (1259-1453)

Основные военные соперники Византии

• Варвары: вандалы, остготы, вестготы, авары, лангобарды
• Иранское царство
• Болгарское царство
• Венгерское королевство
• Арабский халифат
• Киевская Русь
• Печенеги
• Турки-сельджуки
• Турки-османы

Что значит Греческий огонь?

Изобретение константинопольского архитектора Калинника (конец VII века) — зажигательная смесь из смолы, серы, селитры, горючих масел. Выбрасывался огонь из специальных медных труб. Потушить его было невозможно

*использованы книги Ю. Петросян «Древний город на берегах Босфора»

Г. Курбатов «История Византии»

Ещё статьи

Фарисеи

Великая хартия вольностей 1215 года

Великий шелковый путь

---

Смотрите также

• 
  Лимфаденопатия брюшной полости что это такое
• 
  Эспадрон что это такое
• 
  404 нот фаунд что это такое
• 
  Что такое шантаж это
• 
  Буклет что это такое
• 
  Шиш кебаб что это такое
• 
  Платон система взимания платы что это такое
• 
  Симптом ласега что это такое
• 
  Полынья что это такое
• 
  Диффузионные изменения предстательной железы что это такое
• 
  Векторный брак что это такое